Погрузившаяся в тишину гримёрка напоминала последнее убежище, в которое не смело прорваться сорвавшееся на галоп время. Мир за стенами продолжал шуметь, сотрясая хрупкую иллюзию застывшей между двумя делениями на циферблате стрелки, пока сосредоточившийся на ударах сердца слух не замечал настойчивые напоминания окружающей действительности о себе. Одна минута длиной в ворох накопленных воспоминаний за последний год. Неразличимый отрезок сквозь призму прожитого, неизбежно подводивший к здесь и сейчас. Множество раз я обрушивал на себя бесчисленные «если бы», и всё равно конечной остановкой была комната, где я перебирал пальцами прохладный предмет на дне правого кармана пиджака. Вовсе не благодаря собственной настойчивости. Лиллиан Буковски шагала навстречу там, где я замирал, парализованный сомнениями и ужасом перед редко радужным будущим. На каждую попытку отступить назад, приходились её десять сократить разрастающееся расстояние. Она не дала ни единого повода усомниться в себе, когда глядя на меня на ум не приходило определений вроде стабильности и надёжности. И всё же я боялся далеко не за себя.
Ставлю десятку – при первом знакомстве вы видели перед собой человека, обделённого чувством страха. Сказать по правде, я и сам любил думать, словно задающая форму судьбе болезнь выточила из меня эталон живущего моментом. Опыт показывал – я оказался его полной противоположностью. Конечно, за обилием мишуры из набирающей обороты карьеры и заразной улыбки  в тридцать два было тяжело разглядеть перепуганного любыми переменами мальчишку, но стоило присмотреться повнимательней, и вы бы тотчас узнали его черты. Я кричал, что хочу жить, и бежал от жизни. Теряя почву из под ног, больше всего на свете надеялся, что когда-нибудь смогу стоять ровно, и поймав равновесие, всё ждал, когда следующий шаг приведёт к очередному падению. Разве сегодняшний не был именно таким?
Прокручивая кольцо между пальцами, я гонял по кругу обрывки обещаний, которые мы давали друг другу под гнётом утекающих сквозь пальцы недель, внезапно превратившихся в года. Казалось бы, самое страшное позади. Над нами больше не висело проклятие из песочных часов, отведённого моей болезнью времени, но теперь и без того хрупкая бесконечность виделась мне хрустальным шаром, способным лопнуть от неаккуратного прикосновения. Думаете, паранойя? Свежее воспоминание о самом долгом полёте за всю историю человечества указывало на отрицательный ответ. И несмотря на привычные мне схемы мышления давало надежду. Сквозь месяцы молчания, вранья, больниц и расстояний Лиллиан Буковски неизменно оставалась рядом, определяя нас константой, неподвластной обилию меняющихся переменных. Пообещать ей своё сердце на ближайшую вечность – меньшее, что я мог сделать вне зависимости от её готовности принять его или нет.
— Come on, Marc, — освобождая ладонь от содержимого пиджака, я опираюсь на лаковую поверхность столика, встречаясь глазами с отражением. — You can't hide inside forever, — одними губами шепчу под нос, давая себе последние секунды перед тем, как стрелка часов сойдёт с мёртвой точки. Прикрывая веки, я возвращаюсь в самое начало ещё раз, пытаясь найти точку опоры. Передо мной растерянное лицо из прошлого. Без планов. Без свойственных людям надежд на запоздавшую белую полосу. Без уверенности в том, что ближайший семейный праздник не окрасится в траурные цвета. Он толкает дверь классной комнаты, не задерживаясь, чтобы оценить важность одного единственного шага, разделяющего судьбу на до и после. Я открываю глаза, и вот он здесь. Всё тот же парень с погрешностью в несколько прибавленных килограмм, а на деле едва ли тот же самый человек, совершенно точно знающий что именно стало толчком к необратимым изменениям. Смотря на себя через призму пропасти, разделявшей приговорённого к смерти и единицу с бесчисленными версиями возможного будущего, я делаю резкий выдох и отталкиваюсь от твёрдой поверхности, снимая кадры с затянувшейся паузы.
— Tell James I'm ready, — встречаясь в коридоре с посланным за пропавшей развлекательной программой вечера, я вслушиваюсь в ускоренный ритм стучащих по бетонному полу ботинок. На каждый звук, рикошетящий по стенам, приходится два скачка пульса. Стоит взгляду поймать фигуру, уже занявшую законное у кулис место, и он превращается в жар по спине, сопутствующий ужасу ребёнка, пойманного директором за нарушением школьных правил. Я останавливаюсь напротив девушки, стараясь игнорировать преследующее ощущение выписанного жирным текстом содержимого мыслей и неслучайности рыжего цвета её волос. Честное слово, на короткий миг мне показалось, что я способен отдаться вспышкам безумия и, поверив в магические способности Лиллиан Буковски, обвинить её в знании будущего и утаивании ответов от задействованных персон.
— It's weird, I feel so nervous like I've never been on stage before, — неловкий смешок, сопровождённый растерянным движением бровей. Неконтролируемым инстинктом я тянусь к её ладони в надежде усмирить разрастающуюся панику и сжимаю пальцы сильнее обычного, невольно перенося сознание в апрель, когда невзрачный жест был единственным, что держало меня на поверхности. — But I think I know what might help me, — следом за появляющейся на лице ухмылкой спешное движение вперёд. На едва уловимое мгновение давящий на плечи внешний мир отступает, гоняя кровь быстрее по совершенно иным причинам. Поцелуй прерывает голос, твердящей о готовности в течении тридцати секунд. Тщетно скрываемый дрожащий выдох. Задерживаясь на её глазах, проговариваю мысленно: «Wish me luck,» — и в следующий миг отпускаю ладонь, одергивая пиджак и нащупывая его содержимое через тонкую ткань. Прежде чем свет прожекторов начинает слепить, я оборачиваюсь ещё раз, ловя взгляд Лиллиан на себе.
Я всё ещё напуган? Сухое горло служит немым доказательством, в то время как я сверкаю широкой улыбкой и приветствую публику низким поклоном, прежде чем приземляюсь в кресло напротив своего друга. Джеймс смеётся, что-то говорит, и я позволяю автопилоту взять контроль над реакциями, будто бы не имея ничего общего с мужчиной под прицелом камер. Быть может, мне никогда не удастся искоренить преследующий по пятам сценарий двух недель зимнего одиночества, в котором Лиллиан Буковски внезапно перестала быть неизменной составляющей повседневности. Быть может, любая возможность значительных перемен не утеряет красной пометки опасности. Быть может. Но, чёрт возьми, лучше я разобью своё сердце в очередном приступе искренности, которые давались мне с завидной простотой в компании рыжеволосой учительницы, чем потеряю её по глупой случайности, потому что побоялся того, что может последовать за ним. Она не убежала ни от задыхающегося эмоциями идиота, признающегося в любви до первого поцелуя, ни от остаточной оболочки Маркуса Харта, ходящего на свидания с туалетом, чаще чем с ней. Вряд ли в конец поссорившийся с разумом певец, посчитавший, что задающие направление обещания должны быть непременно выкрикнуты на весь мир, мог удивить её настолько, чтобы она воспользовалась шансом на прыжок с несущегося на всех парах поезда.
— ...your album came out last december, you've just finished The Gospel tour, which had been an amazing success. You're in great condition... look at this handsome man! Just look at him! So... what's next? I am probably speaking for all of the fans out there right now. Is it soon talking about new album? Maybe another tour? — оторванное от реальности сознание возвращается неожиданно, стоит экспрессии Джеймса Кордена напомнить о стремительно кончающихся минутах до, пожалуй, самой значительной точки невозврата в моей жизни. Машинально всматриваясь в силуэт в тенях кулис, я издаю громкий смешок, смазывая подступающий к корню языка нервный ком.
— Thank you, my beautiful friend! Well, a lot of ideas went through my mind during last months, but it's kind of hard to concentrate on them while touring. There are things that I already wrote, that you haven't heard yet, that need adjustment... so, I will probably be taking some time off stage to think, to focus on how I want to connect these ideas and eventually put them together into an album, — рука тянется к бутылке воды в попытке справиться с молоточками в висках, — And, honestly, I just want to spend some time with my family and my girlfriend, before I go off and do something new. They're usually my biggest inspiration and I'm at my best when I'm around them. But, — задирая указательный палец в воздух, изображаю приступ хитрости, — I do have something that I can share with you tonight, — оборачиваясь на зал, я получаю звуковое одобрение и продолжаю, — It's a song that was entirely written during the tour. It's not out yet. You'll be the first ones to hear it, — под разрастающийся шум в помещении, я возвращаю внимание на Джеймса, стараясь смотреть сквозь его ауру скрещенных пальцев вперемешку с ребяческим восторгом.
— I guess they answered for me, — жест в сторону заполненной трибуны, — Please, give another shout out for Marcus Hart from Shenanigans performing for us tonight! — в тон взрывающихся голосов сердце совершает непредвиденный кульбит, а жар растекается от позвоночника по всему телу, вероятно, перекидываясь и на краснеющие от волнения щеки. Последние десятки минут сжимаются в незаметный путь от гримёрки до золотого микрофона, встречающего меня на небольшой сцене. Похоже, пути к отступлению больше нет? Я и не собирался, даже если весь организм протестовал против метафоричного прыжка в тёмную пропасть с шансами выжить пятьдесят на пятьдесят. Вот только запланированный взгляд в эпицентр вызванного землетрясения в груди остаётся оборванным на половине поворотом шеи. Глаза в пол.
— You know... I usually test all the new stuff on the closest people to me, but this one was different. I had to keep it to myself for a long time before I was sure it was perfected and could go out into the world, — сдавливая ладонями рукоятку микрофона, я усилием проталкиваю воздух внутрь, — This song is called... — быстро гаснущая ухмылка, —  You'll have to figure this one out on your own, — подмигивая камерам, я даю знак единственным осведомлённым о содержании написанного, что можно начинать.
Я множество раз пытался представить этот момент, безуспешно мотая дорожку несуществующих кадров. Я выверял каждую ноту, каждую микроэмоцию, стараясь подавить не желавший уходить на задний план мандраж, и всё равно терпел поражение. Наивный Маркус Харт, решивший, что сможет совладать со своим сердцем, редко считавшимся с понятием «план». Позади раздаётся вступительная нота, и по всему телу прокатывается громыхание, явно норовящее вырваться за пределы грудной клетки. Совсем не по сценарию, но это последнее, что может беспокоить тонущий в эмоциях разум. Впервые я уверен: он здесь и не требуется, ведь, как показывало прошлое, он редко шёл в ногу с моей фамилией, и лучшие из моих выборов были сделаны под влиянием совершенно иного органа. [float=left][/float] Я делаю ещё один вдох и закрываю глаза, позволяя голосу существовать отдельно от беспокойного сознания. Ни зал, ни даже собственный пульс не пробиваются сквозь плотную оболочку вакуума, в которую я поместил затихшие мысли. Слетающие с губ слова отдаются нарастающим гудением, словно подготавливая к финальной встряске. И до того, как я открываю глаза, выдергивая микрофон из стойки, удары барабанов сливаются воедино с резонирующей в ответ кардиограммой.
— Lillian smiles like Lillian doesn't care, she lives in her world, so unaware. Does she know that my destiny lies with her? — сомневаюсь, что отдаю себе отчёт в происходящем, надрывая связки изо всех сил. Остатки внутренних дилемм теряют всякую значимость, позволяя до конца погрузиться в настоящее. Я всегда отдавался сцене сполна, тем не менее вторя судьбе написанной песни, всё чувствуется иначе, будто спустя столько лет я вновь был угловатым подростком, только узнававшим пугающее ощущение эйфории, перемешанной с паникой. Свет прожекторов слепит, но сквозь него мне удаётся разглядеть обрывочные радостные экспрессии из толпы, получая призрачный фундамент для возможного вердикта главного судьи. Я не знаю насколько далёк мой пульс от нормы и стоит ли рядом с отметками не грозящими клинической смертью. Вряд ли. Впрочем, ничто из этого не имеет значения. Разливающееся теплом до кончиков пальцев имя звучит по второму кругу, когда я наконец перестаю избегать взгляда, разворачиваясь корпусом к одной из кулис. Разряд электричества не заставляет себя ждать, вероятно, заставляя меня взять неровную ноту, сбитую прорывающейся наружу дрожью. Я уже ничего не слышу, возвращаясь к центру сцены в полутумане. — It's killing me inside! Consuming all my time, you've left me blind! — опуская микрофон обратно в подставку, вновь забываюсь в долбящей по ушам барабанной установке (или это сердце, вряд ли бы получилось различить). Ровно на полминуты я выпадаю из реальности, переставая отдавать себе отчёт во временных рамках. Напряжение в глотке спадает, и лишь когда неразличимое молчание сменяется набирающими децибелы возгласами, я возвращаюсь в сознание.
— If you'll just excuse me, — картинка плывёт, превращая заполненные кресла в однородную массу. Не контролируя собственные ноги, я определяю фигуру Лиллиан Буковски, спешно шагая в её сторону. Если бы я только мог, обязательно бы оценил театральные таланты Джеймса, изображающего глубокий шок от поворотов на сто восемьдесят прямо на его площадке. Если бы. Внешний мир перестаёт существовать, концентрируясь в человеке оказывающемся передо мной слишком стремительно, чтобы растерянный разум сумел уловить изменения.
— Please, don't say anything. Just... not yet, — тараторю так быстро, как могу, не справляясь с недостатком кислорода в крови. Задыхаясь, я не замечаю, как сердечный ритм перестаёт хотя бы отдалённо напоминать совместимый с жизнью рисунок. Секунда. Я замираю, врезаясь прямым взглядом в любимое лицо. Ещё одна. Я сгибаюсь в колене, нащупывая холодное металлическое кольцо, обжигающее подушечки пальцев вопреки законам физики. — Lillian Claire Bukowski, — трясущийся голос коверкает имя, раскапывая пропасть между прописанным сценарием и происходящим наяву. Пускай. — I feel like everything in my life has led me to you. I look at my past and suddenly it seems worth it, because if I had done anything differently, I might have never met you. As for my future, I want to take every possibility to make sure it will always have you in it. I said it once and I'll repeat it forever. Ten years from now, I want to wake up with you next to me and there are millions of other things I want to do with you, but right now there's only one that sits in my mind. I want you to be my wife, — едва заметный вдох приходящийся на раскат громыхающего сердца, — Will you consider spending the rest of your life with me? — выпаливаю на одном дыхании, прежде чем вся Вселенная погружается в мёртвую тишину.

Моё будущее редко становилось жертвой радужных фантазий. Человек, ступавший с фальшивой уверенностью по шероховатому жизненному пути, никогда бы не признался, но задушевные разговоры и речи о смирении были шатким фасадом, скрывавшим от мира и от него самого затоптанную внутрь обиду, прорезающуюся вопросами в небеса в особо тёмное время суток. С детства его пичкали призрачными гарантиями о заветном долго и счастливо, о мифической персоне-судьбе, заготовленной для каждого, кто уступает бабушкам места в общественном транспорте и не срывает плохое настроение на людей в пробках. Перед его носом возводили красочные замки, чтобы по щелчку смести их широким жестом, с наигранной добродушностью приветствуя в реальности. Разве можно было удивляться сдавленному непониманием: «За что?»
Только недолго сойти с ума, если искать ответы в молчаливой тишине и смысл в абсурдности. Потому я адаптировался. Перестал говорить словами родителей, примеряя на себя ненавистную мне роль скептика. Избавился от нерушимых убеждений, пытаясь сжиться с мыслью о том, что мироздание не выдаёт лотерейные билеты, опираясь на заслуги чистой кармы. Чёрт, я так свыкся с ролью нелюбимого ребёнка Вселенной, что был готов игнорировать вспыхнувшие в унисон предупредительные лампочки, стоило Лиллиан Буковски появиться с претензией на функцию значительной помехи в одинокой старости и ядовитом «я же говорил» на все попытки близких переубедить приговорённого ко всем бедам. Могу сказать без единого сомнения на душе: я был счастлив просчитаться по всем пунктам возможных сценариев моей биографии.
Никогда не представлял, что человеческое сердце может биться так быстро. Казалось бы, подобные эмоциональные американские горки должны были стать привычными в обществе весьма определённых личностей, но Лиллиан всегда находила способ доказать, что всё, в чём я убеждён, зыбкая теория, готовая в любой момент сломаться под натиском иной действительности. Лиллиан. Не отрывая взгляда от твоего лица – яркого пятна на блёклом полотне окружающего нас мира, я старался усмирить удары пульса, угрожающие заглушить твой ответ, в котором я перестал быть уверен, стоило определяющему вопросу вырваться за пределы моих мыслей. Многое ли может произойти за несколько секунд молчания? Парочка не уживающихся друг с другом сюжетов, как минимум. В нездоровой панике я представляю как твои губы шепчут сбивчивое: «Я не готова. Мне надо подумать,» — и нутро отзывается странным ощущением тянущей к полу тяжести.
You're my soulmate. You're the one. Now, I know. Заявления, не дававшиеся мне в прошлом, обретают физическое воплощение в тебе. «Ты поймешь, когда встретишь её,» — ещё одна история детства с неоспоримым доказательством в виде судьбы моих родителей казалась чем-то неосязаемым и туманным до нашей встречи. Указания без инструкций, приводившие меня в замешательство долгие годы. Как? Когда? Что я почувствую? Оборачиваясь назад, я удивляюсь с какой простотой путал тебя с другими людьми, не нарочно убеждая себя в том, что вот оно: то самое ощущение. Наивный юноша, считающий, что знает как работает весь земной шар, способный принять первое сильное чувство за определение всего его существования. Остаётся только пожимать плечами и разводить руками, бормоча: «Теперь не перепутаешь.»
— Yes? — беззвучно, на момент проваливаясь в состояние полного транса, в котором смысл слов не доходит до сознания. На долю секунды я обездвижено смотрю на фигуру напротив, прежде чем позволяю себе навсегда отрезать вариант ледяного «нет» и последующего уничтожения всего, во что я начал верить с тобой. Согласие одно за другим долетает до слуха, лишая всякого кислорода, вместо того, чтобы дать возможность на облегчённый выдох. She said yes.
— She said yes! — я слышу отчётливый вопль Джеймса Кордена, возвращаясь в реальность, в которой здесь и сейчас не слишком хороший сон. Дрожащий выдох. Растерянная улыбка. Я тороплюсь взять твою руку, оставляя последнее доказательство того, что моё сердце сделало свой непоколебимый выбор очень давно. Сколько бы я ни противился, глуша его настойчивый голос не шибко разумными доводами «здравого смысла». Сколько бы ни боялся. В итоге, я безвозвратно сдался под его неустанным натиском.
Глаза замирают на обретшем законного владельца кольце, стараясь запечатлеть один из лучших кадров, который выпал на моё существование. Ты тянешь меня за запястие, и я мгновенно откликаюсь, быстро вставая с колен и закрепляя всё ещё хрупкое ощущение действительности поцелуем.
— It's not a joke, right? You've just said yes? I'm not delirious? God, I love you, — шепчу, задыхаясь потоком эмоций. Вполне возможно, если бы не отрезвляющий голос Джеймса из колонок, я бы так и стоял, игнорируя существование аудитории и всего мира, в том числе. Стоит ему потревожить идиллию двух людей, и побег в гримёрку становится необходимым решением проблемы. Талантливый певец обязательно поделиться своим счастьем с громкими внешними раздражителями, но не сейчас, когда круг значимости сконцентрирован на одной независимой точке, минутой раньше добровольно отказавшейся от приставки «не».
— Yes! I am! Because of you, — не справляясь с улыбкой, достойной стать причиной сводящей боли, выпаливаю тут же останавливаясь перед тобой. — Stop crying! You! Or we both gonna end up... — слова теряются в приглушённом тёплом смехе и наворачивающимся слезам, которые я упорно сдерживаю во имя избежания второго всемирного потопа. Определяя свои ладони на твои щеки, пытаюсь убрать часть солёной жидкости большими пальцами, одновременно оставляя поцелуй за поцелуем в лучших традициях облитых соплями мелодрам. Что ж, думаю, мы достойные соперники в борьбе за первое место самой сахарно-розовой парочки.
С каждым новым звуком твой голос сметает остатки фундамента сомнениям, что это шутка спящего подсознания, разливаясь теплом по всему телу. All of a sudden? Обрывистый смешок непроизвольно вырывается наружу, тут же сменяясь прилипшей намертво улыбке. Если бы ты знала насколько это неправда, вероятно, пересмотрела бы свои взгляды на здравомыслие своего уже не просто парня. Интересно, если бы меня не ограничивала болезнь при нашем знакомстве, я бы предложил тебе провести остаток жизни вместе после первого мороженного или сразу с порога классной комнаты?
— Am I? I don't think I am, — бормочу с придыханием. Сомневаюсь, что после таких приступов тахикардии люди выживают. — I can't... don't stop talking. Ever, — потому что если я перехвачу эстафету, не уверен, что когда-нибудь смогу заткнуться. Переводя взор с твоего лица на левую руку, беру её в свои, заостряя всё внимание на безымянном пальце. — You're not sleeping. And I am not sleeping. Is it even legal? To be this fucking happy? — прикусывая нижнюю губу, поднимаю глаза на твоё лицо. — I've never thought that word «wife» can be this satisfying. Can you... — стопорясь, чтобы как следует оценить тяжесть сразившей меня болезни, продолжаю, — Can you repeat the part where you wanted to be my wife? I feel like I can register it and play on loop like... forever, — я шагаю ближе, забирая ещё один поцелуй, официально принадлежащий будущим мужьям. Казавшаяся лезвием гильотины стрелка часов утрачивает какую-либо значимость, превращая время проведённое вдали от шумного гула в неосязаемый отрезок. Удивительно, что моё сердце всё же не вылетает из груди, по всей видимости, понимая, что это только первый толчок землетрясения, обещающего снести всё на своём пути расчищая территорию для новой главы без призраков прошлого. Подозреваю, карауливший нас под дверью Джеймс не выдерживает длительного отсутствия, прерывая единение двух душ своим появлением. И в этот момент идущий следом семейный ужин уже не кажется мне хорошей идеей. Какого чёрта я решил, что немедленно захочу поделиться этой новостью со всей галактикой? Единственное, чего я хотел, находилось в поразительной досягаемости и не включало в себя посторонних зрителей. Ничего не напоминает? Пора бы уже свыкнуться с назойливой манерой моих близких срывать первые поцелуи снежками и события, поинтересней общего сбора за идеально приготовленным ужином.
Перебирать левую ладонь Лиллиан Буковски – новое любимое занятие в свете изменений, на которые натыкаются подушечки пальцев. Оказываясь в вывозящей нас из лап восторженных зрителей машине, я опять тянусь к ней, не справляясь с детскими приступами, требующими физических доказательств происходящего. В голове зарождается коварный план, где мы сбегаем с ожидающего торжества и являемся пару дней спустя, но страх перед смертью обрывает его на корне. Иначе есть все шансы, что приготовленный Майей салат будет отправлен доставкой вместе с сибирской язвой в качестве приправы. Притягивая твою руку, оставляю короткий поцелуй на пальцах и тихо произношу:
— I didn't live with it for five minutes, — Маркус Харт безуспешно борющийся с жаром, приливающим к щекам, и нелепой улыбкой – личная заслуга рыжеволосой учительницы, доказавшей, что шутящий ниже пояса двадцать четыре на семь певец вполне может чувствовать себя неловко, достаточно оказаться правильным человеком, — You'll think I'm crazy, but we already know that so... nothing I can surprise you with, — склоняя голову ближе, сжимаю губы, — I bought it in April, — приходится отвернуться к окну, чтобы не попрощаться с жизнью на половине фразы, — Right after I was discharged from the hospital. Imagine how hard it was to buy it without some stalker taking a photo of me and spreading the word, — многозначительно сводя брови вместе в экспрессии глубокого ужаса. — And you know what? — голос повышается на пару децибелов, глаза в глаза, — If I wasn't fucking dumb, I would've asked you to marry me the first day we met, — кивок, — Hell, yeah! I probably wouldn't get a positive response, but... it's worth trying. It's not like I didn't know that I've never met anyone quite like you from the start, — воплощая в реальность выражение лица, соответствующее протяжному «du-u-u-uh», замечаю как дыхание принимается дрожать. Лиллиан Буковски станет моей женой. Серьёзно, Вселенная? Кажется, на осмысление этого факта уйдёт как минимум вся жизнь.
w h e n   i t ' s   r i g h t   i t ' s   m o r e   t h a n   r i g h t ,  c a u s e   y o u   f e e l   i t   m o r e   t h a n   f e e l
i   c o u l d   t a k e   t h i s   m o m e n t   n o w
R I D E   I N T O   T H E   G R E A T   W I T H   M E
Или один вечер в компании Майи Харт и родственников, которые, кажется, готовились к этой новости последние двадцать девять лет моего существования, хищно выжидающие даты-икс, чтобы устроить облегченную версию Титаника двум влюблённым из шквала вопросов от места проведения церемонии до цвета ножек стульев. Потому что если не подумать об этом сразу же, то суд откажет недостаточно увлеченным процессией обручённым, забраковав обречённый союз. Иначе как объяснить пугающее рвение любого, кто носил фамилию Харт, поучаствовать в организации, казалось бы, нашего праздника? Считаете, что безумные папарацци сующие фотоаппараты в лицо в самых непредвиденных ситуациях – это проблема? Вы просто не сталкивались с ночными звонками моей сестры в очередной попытке выяснить вычеркивать ли фаршированные курицей перцы из меню или всё же порадовать вкусовые пристрастия дяди Гарольда. Если в моей фантазии подготовка к свадьбе была периодом блаженного уединения, то на практике четыре недели напоминали мне тщетные старания потеряться в белых простынях, прячась от следящего глаза пугающего списка приглашённых, где каждый стремился так или иначе внести свою лепту.
Куда уж хуже? Борясь с берущей контроль над разумом паникой осознания, что через меньше чем через сутки Лиллиан прекратит своё существование в качестве мисс Буковски, превратившись в миссис Харт, я находился где угодно, но не с той, кто могла успокоить взбунтовавшиеся нервы.
— «Who said bachelor and bachelorette parties should be held separately? They're helding me hostage,», — не успевая закрыть окно сообщений, делаю фотографию своих надзирателей и тут же набираю второе, — «I hope you're having fun. I love you. And I miss you. See you tomorrow», — or not. Вовсе не потому что я решил примерить роль сбежавшего жениха. Бежать, конечно, я собирался, но далеко не от родственной души, встреча с которой и без того затянулась до приближающейся отметки в тридцать лет. Оставалось дождаться, чтобы целеустремлённые в соблюдении традиций друзья выпили пару коктейлей и притупили орлиную наблюдательностью, открывая мне пути к свободе. К сожалению, выбирая своё окружение по образу и подобию, я получил желаемый результат далеко за полночь, когда «увидимся раньше, чем завтра», стало «раньше, чем у алтаря». Отдав ценные указания маскировки таксисту, я исполнил главный побег века с собственного мальчишника. Иначе бы меня не звали Маркус Харт. 
Напоминая себе вора-дебютанта, я прокрадываюсь на территорию дома, моля всех известных мне богов, чтобы никто из гостей Лиллиан не оказался нездоровым лунатиком, посвятившим себя караулу у камер наблюдения. К моему большому удивлению – не оказалось, и под вопли сирен меня не окружила группа свадебного-SWAT. Что вовсе не значило, что Майя Харт не ждёт с ножом за спиной Лиллиан Буковски, охраняя естественный порядок судьбоносных дней.
— Hello? — на всякий случай, если меня уже ждут с наручниками. Исполняя самое медленное открытие входной двери за всю историю человечества, я прокрадываюсь мимо отдельных скоплений оставшихся в сознании, в полной мере ощущая себя лишним звеном в доме, кишащем женщинами. Один неверный поворот – и я буду отдан обратно в плен явно обнаружившим пропажу друзьям.
Знакомые интонации долетают до ушей, когда скитание по коридорам приводит меня к главной гостиной, и я спешу в ближайшую пустующую комнату, перевоплощаясь в настоящего маньяка, поджидающего наивную рыжеволосую жертву.
— «Open the first door on your right», — скрещивая пальцы, чтобы жизненно важный орган, если мы говорим о телефоне моей невесты, не утратил своей позиции вечного спутника, вслушиваюсь в размеренный шаг и когда он обнаруживается на уровне двери, резким движением вытаскиваю руку наружу и утягиваю Лиллиан внутрь за запястие.
— Surprise, — в полголоса вперемешку с виноватой улыбкой и разведёнными в сторону ладонями. — Hi, — на выдохе. — Your husband-to-be is an idiot, — сдавленный смешок. Мне хватает посмотреть в твои глаза, чтобы забытая за поисками паника вновь дала о себе знать комом в груди. — I'm sorry, I... had to see you before tomorrow. I won't stay long, if nobody sees me, then nobody was here. Rules are safe and unbroken, — зачем? Убедиться что никто не передумал? Не сменил имя и не попросил статус беженца в Европе? Здесь не хватает звучного шлепка по лбу. — I was just... nervous? — ещё смешок. Как итог беспробудной глупости, которая привела меня сюда, удостовериться, что за двадцать четыре часа порознь Земля не стала крутиться в противоположную сторону, а Лиллиан Буковски не взбунтовалась против прощания со своей фамилией. Сценка достойная всего безумия, которое я порционно обрушивал на девушку напротив. От театра одного отца до предложений на живом телевидении. Думаю, безопасно утверждать: вряд ли это хоть когда-нибудь изменится.

T H E   B E S T   L O V E   I S   T H E   K I N D   T H A T   A W A K E N S   T H E   S O U L   A N D   M A K E S   U S   R E A C H   F O R   M O R E ,
T H A T   P L A N T S   A   F I R E   I N    O U R   H E A R T S   A N D    B R I N G S   P E A C E   T O   O U R   M I N D S .   A N D   T H A T ' S   W H A T   Y O U ' V E   G I V E N   M E .
T H A T ' S   W H A T   I ' D   H O P E D   T O   G I V E   Y O U   F O R E V E R .
― Nicholas Sparks
Я только и успеваю, что почувствовать как ладони ложатся на шею, ещё не привыкнув к полумраку помещения. Приходится сжать губы в плотную улыбку, чтобы прорезающийся смех не потревожил верных традициям гостей. У нас с тобой всё не как у людей, и всё не по правилам. Только вот какое нам до них дело? Кто придумал эти правила? Наверняка, двадцатилетний юноша без пассажей, о которых умалчивают при первом знакомстве, и девушка, которой сделали предложение лишь после согласия чопорных родителей. Не очень-то похоже на нашу историю, не думаешь?
Ловя напротив себя взгляд светлых глаз, впервые за вечер я выдыхаю свободно, наконец обнаруживая себя там, где хотел бы провести ближайшую вечность. Уверен, я чувствовал это, даже зажимая уши, прячась от твоих звонков за глухой стеной молчания, всё надеясь наперекор всякой логике, что ты устанешь. Потому и прятался, приходя в ужас от одной мысли, что все же нашёлся тот человек, способный заставить, казалось бы, отжившее свой век драм сердце забиваться в истериках от одного присутствия. Как и сейчас, как и всегда.
Ты так тараторишь, а у меня только и выходит, что тянуть уголки губ шире, слабо соображая в какой реальности наш красочный пирует носами в пол может стать причиной расстроенной свадьбы. Не удивлюсь, если грянет гроза, стоит нам обменяться свадебными клятвами. Но что нам гроза, если обернуться на прожитый год?
— I can't see any possible outcome where it's not going to be the best ceremony, — придавая голосу убедительной серьёзности, я бегаю глазами по бликам света на твоём лице. И это вовсе не попытка усмирить панику взбунтовавшейся фантазии. Такому утверждению есть единственное объяснение, — As long as you are in it, our grandchildren should be fine, — а со сломанными ногами у алтаря лучше нас никто не справится.
Слова о выборе пижамы заставляют машинально посмотреть вниз, чтобы наткнуться на слишком знакомую картину, возвращающую в точку прошлого раньше, чем ты успеваешь закончить фразу. Возвращая меня к человеку, который бы скептично нахмурил брови, если бы узнал, что ошибётся в каждом своём прогнозе, не включающем Лиллиан Буковски в ленту будущего. Милый, смешной друг Маркус. Так это теперь называется?
— Lillian Hart, — дёргая левой бровью, не сдерживаю довольной ухмылки, — How stupid I was to think, — обрывая себя на полуслове, звучно хмыкаю и отвожу взгляд в сторону, — Nah. I'm not going to talk about it right now, — отрицательное движение шеей. Притягивая тебя ладонями за спину, я касаюсь губами твоих губ...
— Marcus Augustus Hart! What the hell are you doing in here? — всё складывалось слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Резкая вспышка света слишком сильно напоминает летящий в голову снежок. Похоже, наряд из прошлого воззвал не только к тёплой ностальгии, но и к знакомому сюжету врывающихся в неподходящие моменты родственников. Подпрыгивая на месте, я дёргаюсь в сторону и задираю руки в небо, сдаваясь в рабство блюстителям закона раньше, чем они этого потребуют. — Guys! You're not supposed to see each other! You! Demon! Taxi is waiting outside, — давясь смешком, я сторонюсь своей сестры в надежде не получить увечий раньше танца молодожён. Смотрю то на тебя, то вновь на Майю, и когда та размашисто ставит кулаки на бёдра, я перестаю оттягивать момент исчезновения с территории собственного дома.
— Okay! Okay! Chill, woman, — идя на попятную и не опуская задранные вверх ладони, неспешно ретируюсь из комнаты в сторону коридора, — Love you, — замедляя шаг, я заостряю всё внимание на единственной волнующей меня в данную секунду фигуре, — See you tomorrow, — говорю полушёпотом, задерживаясь на лишние пару секунд. Усилием я вытаскиваю себя на улицу, то и дело оборачиваясь на окна дома под недвусмысленные удары сердца в висках. Завтра. Лучше бы ему действительно настать, иначе небесам не избежать тяжёлого разговора с главным атеистом века.
-  -  -   o u t f i t   -  -  -
Утро отказывается повиноваться стрелке на циферблате, превращая часы в тягучую субстанцию, лениво отзывающуюся на всякую попытку расшевелить их. Повторить клятву, проверить сохранность костюма в гардеробе, нервно оглянуться на телефон, чтобы встретить там очередное ценное указание от сестры о том, что я должен оставить входящие сообщения Лиллиан Буковски в покое. Видите ли, посторонние звуки пагубно сказываются на невесте – она отказывается повиноваться визажисту, – и тогда всё же приходится сдаться и принять собственное одиночество среди столпотворения как данность. «Нервничаешь?» — голос отца неожиданно врывается в сознание, возвращая воспоминания на пару дней назад.

— Спрашиваешь, ⏤ хмыкаю, издаю подобие оборванного смешка и наконец разворачиваюсь к яркой точке на полотне черно-белых мужских костюмов, не сдерживая широкой улыбки. — I was starting to worry you won't make it, Hayls, — несколько широких шагов, и я заключаю в объятья своего шафера, идеально вписывающегося в церемонию с предысторией, достойной книжного сюжета.
Мы ведь представляли всё совершенно иначе. Я помню рыжеволосую девочку, смело заявляющую о бесполезности института семьи, и опаздывающего в росте за одноклассниками парня, искренне верящего в раз и навсегда. Как мы говорили о том, что я буду первым, кто расстанется с радостями одиночества, добровольно сдавшись в рабство светлого чувства, и как ей придётся терпеть невыносимое «тетя Хэйли» от моего первенца. Судя по прогнозам, я опаздывал лет на пять, а Хэйли и вовсе пошла наперекор предсказаниям своей подростковой версии. Кто бы мог подумать, что ценные свадебные советы я буду получать от главного противника бумажных обязательств?
Постепенно время становится едва уловимым, не оставляя иного выбора, как пассивно следовать указаниям окружающих. «Спустись к флористу за цветами под пиджак.» «Начинай переодеваться.» «Держи бокал. Там шампанское. Пей.» Все мысленные процессы ведут к конечной остановке, установленной на заднем дворе, вокруг которой уже наверняка собралась большая часть гостей. Бегают по переполненному дому, пытаясь представить себе Лиллиан, окружённую армией под руководством моей сестры, наводящей последние штрихи в наряде. К моменту, когда звучит команда рассаживаться по машинам, моё сознание погружается в глубокий бесшумный вакуум, не пропускающий лишних раздражителей.
Смотря сквозь мелькающий пейзаж, я невольно перематываю плёнку воспоминаний на последний пассаж, который бы хотел связывать с сегодняшним днём. But the mind is funny that way. Не интересуясь личными предпочтениями, мой разум останавливает кадры пятью годами ранее, когда я чуть не связал своё будущее не с тем человеком. И впервые за всё время, я не вижу в Энн Джексон зерно всех моих бед. Душа не отзывается привычной обидой, не заставляет лёгкие сжаться в приступе злобы. Я не испытываю ничего, кроме размытой благодарности. Кто знает, где бы я был сегодня, если бы ей не хватило сил оборвать изрядно потрёпанные узы привязанности, за которые я цеплялся из детского страха остаться в одиночестве? И всё же, я предпочитаю верить, что как бы ни сложилась моя жизнь, рано или поздно, я бы оказался в этой же машине на пути к родительскому дому, где меня ждала Лиллиан Буковски, чтобы навсегда расстаться со своей фамилией.
Слабо отзываясь на суматоху вокруг, бесшумное сердце оживает лишь пару раз: проходя мимо лестницы на второй этаж и определяя зашторенное окно в главную спальню, а затем вновь сходит на ровный график, всё сильней напоминая фазу затишья перед бурей. Не будь большинство собравшихся вовлечено в водоворот всеобщей паники, наверняка бы начали беспокоиться за здоровье непривычно безмолвного жениха. Однако необычные реакции остаются незамеченными, и, стоит кому-то прошептать о полной готовности, я мгновенно осознаю – к счастью.
Казалось бы, предложение под прицелом всевидящего ока камер должно было остаться на первом месте причин для сердечных остановок – как же я ошибался. Хватает первой ноты, сыгранной расположившимся в стороне оркестром, чтобы до сих пор невозмутимый орган совершил путешествие в страну мёртвых и обратно. Одна нота, и размеренное дыхание обрывается, сводя всю мою жизнедеятельность к единственной функции: безотрывному взгляду в конец коридора гостей, в котором я должен увидеть Лиллиан. О многом ли можно подумать за несколько секунд бесконечного ожидания? Вы не хотите знать. Скажу лишь одно: достаточно, чтобы вообразить все вероятные (и не очень) причины, по которым я мог не увидеть рыжеволосую фигуру в конце этого бесконечного тоннеля лишних здесь людей. Клянусь, на миг мне кажется, что я слышу, как с заднего двора уезжает машина. И в следующий бестолковая идея уже не имеет никакого значения.
Белый силуэт появляется вместе с характерным разрядом тока, сконцентрировавшемся в области груди и расходящимся до кончиков пальцев. Лишая возможности дышать, думать; сводя всё существование к человеку, аккуратно ступающему ко мне. Если бы я мог пошевелиться, уверен, пошёл бы навстречу, тем самым вызвав возмущенные возгласы всё тех же стражей торжественного порядка. Но по удачному стечению обстоятельств, я только и могу, что пристально смотреть вперёд, балансируя между улыбкой убитого счастьем и подступающими задним фоном слезами. Я действительно женюсь на ней? Голос свыше не останавливает процессию, отвечая на беззвучный вопрос небесам. Наверное, потому что даже у них нет объяснения исключительному везению талантливых певцов.
— Oh, God, — одними губами, стоит тебе оказаться в нескольких метрах. Закрываю рот ладонями, отрицательно трясу головой, будто отказываясь соглашаться с реальностью происходящего. — Hello, my gorgeous bride, — не контролируя дрожь в интонациях, не свожу глаз с твоего лица. Ты оказываешься совсем близко, и у меня в конец перехватывает дыхание, отрезая возможность к дальнейшим вербальным реакциям. Полагаю, что они и не нужны. Каждая микроэмоция не задерживается фильтрами самоконтроля, тут же являясь красноречивыми экспрессиями на лицо. Я смотрю тебе в глаза, выглядя не лучше школьника на первом свидании.
Может, к чёрту этих гостей? Захватим с собой адвоката, обменяемся клятвами на борту самолёта и оставим кучу зрителей, сбежав в направлении медового месяца? Нет, всё же не стоит. Иначе платье не дотерпит до первых двух предложений клятвы. Или, что хуже, всё закончится общей слезливой истерикой, сквозь которую мы едва разберём, что хотели сказать друг другу. Одно сердце на двоих не всегда преимущество, когда дело касается цепной реакции эмоций.
Момент, когда мужской голос перебивает тишину, ускользает от меня. Сказать по правде, я с трудом удерживаю внимание на нём, то и дело склоняясь в твою сторону. Бесполезно стараюсь ужиться с идеей, что после всей глупости, пробелов молчания и глав, помеченных чёрными закладками, мы стоим здесь, готовые поклясться в вечной любви. Слегка сжимаю ладони в кулаки, пытаясь совладать с трясущимися пальцами. Маркус Харт, привыкший сталкиваться с тысячами незнакомцев изо дня в день, не может справиться с нервами перед самым родным человеком, словно сделай он неверное движение, и Лиллиан Буковски разойдётся смехом на весь сад или вовсе передумает выходить замуж. Не разойдётся. Не передумает. Но что мне логика, если по телу то и дело прокатываются волны дрожи.
— You may now tell your vows, — отзывается раскатом пульса по вискам. Я поворачиваюсь всем корпусом к тебе, вытаскивая заготовленный конверт на случай, если твоё пагубное влияние на мои ораторские способности обернётся плачевным заиканием. Короткая улыбка. Неровный вдох. Глаза в глаза, и весь окружающий мир прекращает своё существование, оставляя нас наедине. Я кашляю два раза, избавляясь от нервного кома в горле, и начинаю говорить.
— Lillian Claire Bukowski, — я произношу твою девичью фамилию в последний раз, и оттого каждый звук приобретает сакральную значимость, отражающуюся в интонациях, — My best friend. My love. My soulmate, — ещё один неровный вдох, — As I stand here today and pledge you my heart, I can't help thinking how we gravitated around each other for a long time and yet...  never met until this day last year. I remember how I felt that day very clearly, because ever since that moment, this feeling never left me. It was like meeting someone you always knew, discovering something that was already there, and no matter how obliviously I tried to ignore it and how I feared this feeling, a year ago, I finally fell in love with the love of my life, — останавливаясь под напором широкой улыбки, перевожу дыхание и продолжаю, — People may say: our story doesn't belong in a comedy section. Yet, when we were in the darkest places, you always made it feel like a sad song before the rainbow in a Disney movie. Lillian, you were my light in the dark. And I promise you to be yours whenever you need it. You were my hope when there was none. And I promise whenever you will feel like giving up, I will be there to carry us both. The person I am today... it is because of you and I promise that every day, for the rest of my life, I will try to be the man worthy of your love, — говорю, игнорируя сбившийся ритм голоса и явные проблемы со слезливостью, — I will never throw you in the pool, if you spent more that ten minutes on your make up. And I swear to brave through all of your cooking experiments, — звучный смех, — I swear to love you every day. Even when you hate me, because, let's be honest, there is no possible way for me to hate you. Even if you put my studio on fire. Maybe even our dogs... — я опускаю глаза на конверт, закрывая его и отдавая подоспевшей руке помощи. Вновь на тебя. Всё внутри неизбежно сжимается, оставляя ощущение лёгкого головокружения от нехватки воздуха. Сердце совершает несколько отмеренных грохочущих ударов, и я наконец собираюсь с силами, задавая вопрос, к которому шёл всю свою жизнь. — Lillian, do you take me to be your lawfully wedded husband?