o u t f i t   m i n u s   g l a s s e s
Не стоит ожидать от человека, чья фамилия созвучна с главной причиной всех проблем людского рода, правильных решений. Искренних попыток соответствовать заданному курсу, отчаянных стараний сделать справедливый выбор... чего угодно, но только не безошибочных суждений, ведущих к верным финалам. Объявленная война собственному сердцу, пожалуй, заслуживала роли венца бесчисленного списка просчётов. Но стоило декабрю как следует надавить на пятки, как озарение тотчас снизошло на весьма отчаянных борцов с ветряными мельницами. С упорством барана изображать на протяжение четырёх месяцев дружбу без обязательств, с каждым днём всё сильней привязываясь к рыжеволосому образу, мелькающему в голове с утра до поздней ночи, чтобы в один вечер послать ворох предубеждений ко всем чертям? Спотыкаясь о баррикады из стопок зимних вещей, я то и дело перематывал плёнку воспоминаний в прошлое, пытаясь вспомнить, когда в последний раз чувствовал подобное воодушевление без оглядок на тяжёлые камни сомнений. И если мысленные стоп-сигналы в сторону Лиллиан Буковски сопровождались отчётливым грузом свинца в желудке, то первое решительное «да» с момента Рождества не вселяло ничего, кроме ставшей непривычной надежды. На что-то лучшее, чем слишком знакомую пессимистичному воображению концовку. А ведь меньше недели назад окутанные чёрными тучами перспективы казались мне единственной альтернативой, предложенной жизнью.
Переносясь в часы суеты предрождественских приготовлений, не требовалось талантов наблюдательности, чтобы определить мрачный угол в доме, заполненном переливами гирлянд и праздничными настроениями. И как бы я ни отмахивался от образа ближайшего родственника Гринча, растянутых усилием во весь рот улыбок и выдавленного смеха хватало ровно до тех пор, пока заботливое телевидение не запускало рекламу Кока-Колы, наполненную до краёв чудесами и счастливыми парочками. Пару секунд просмотра, и рвотные позывы накатывали с новой силой. Просто переключи канал, Маркус. Не думай об этом, Маркус. Ты ведь понимаешь, что так будет лучше для всех? Ведь лучше? На десятой вспышке меняющихся картинок на экране, проклятое «лучше» претендовало на весомое доказательство многочисленных детских падений головой об асфальт. Лучше кому, простите? Не найдя достойного ответа на животрепещущий вопрос, я сдался под убедительностью красного грузовика в телевизоре.

— Ты позвонил Лиллиан? Она готова? Если мы не выедем сейчас же, опоздаем на самолёт! — или сто и одна причина занервничать в исполнении Майи Харт удивительным образом не имела должного эффекта на организм. Ни по пути в квартиру мисс Буковски, ни по дороге в аэропорт, ни даже после полного ужаса возгласа, заключавшего широкоглазое «я забыла», во время полёта. Мои беспокойства находились далеко за пределами звонков репетиторам Майкла, о которых я позаботился на автопилоте. Они рассредотачивались спутанными мыслями и тут же обозначивали себя, стоило рыжим макушкам упасть на удачно подставленное плечо под тихий гул двигателей. И если простая в применении логика утверждала, что согласие на подобное мероприятие, хороший знак, то пятнадцатилетний мальчишка напевал печальную песню о Мистере Носовом Платке и best mate ever. Хотелось спросить: «Почему ты вообще об этом думаешь?» Но игнорировать некоторые весьма очевидные вещи было бы в разы глупей, чем бороться с ними на протяжении нескольких месяцев. И выскакивающий флэшбэк рождественской ночи был ярким примером размаха сердечной катастрофы, которая собрала трёх пассажиров в один самолёт.

Стук шасси, сопровождающий резкое пробуждение от тумана собственных мыслей, и идущий следом процесс получения багажа оказывали положительное влияние на разразившееся землетрясение на почве душевного покоя. Прыжки счастья в зале ожидания солистки небезызвестных «Paramore», на градус менее бурные реакции от Чада и Джеймса, и официальное знакомство всех приглашённых ненадолго выключили неустанную оду реальным проблемам переходного возраста, способным настигнуть тебя даже в двадцать восемь. И ко всеобщему спокойствию, к вечеру скачки сердечного ритма сказывались на поведении лишь вспышками гиперактивности, которые было легко списать на вдохновлённость от поездки, если не на типичного Маркуса Харта.
— Смотрите не утоните в сугробах, — обнимаясь с бутылкой пива, я наблюдал за активными манипуляциями со снегом, подводящими черту под зрелостью взрослых с большой буквы. Но прежде чем меня обвинят в мнительности, единение вдали от регрессии в детство было вызвано желанием запечатлеть происходящее, находясь в стороне. Для яркости тамблеровского образа не хватало только гирлянды вокруг шеи и задумчивого взора за горизонт, однако я предпочёл избавить всех от таких подробностей, сославшись на лень. Скажи я вслух о лирике, творящейся в черепной коробке, и добрая половина любимых людей повалилась бы в громыхающей истерике.
— А ты отсиживай дальше свою задницу! — скривлённая рожа посвящается Майе, и я падаю вглубь кресла, закидывая ботинки на перила.
— Смотреть, как твои рабы строят тебе снеговика, слишком бесценно, чтобы отвлекаться на помощь! — для убедительности я скрещиваю ноги и расплываюсь в самодовольной улыбке, наслаждаясь подозрительной минутой триумфа и тишины. Следующий кадр – вражеский снаряд прилетает прямо в ухо под чьё-то резвое ликование: «Headshot! Fatality!» Прежде чем я успеваю отреагировать на массовое нападение, второй снежок приземляется в руку, выбивая неповинную бутылку. Звук битого стекла. Я опускаю глаза на грустный пейзаж на полу, поджимаю губы в экспрессии «not bad» и разочарованно качаю головой.
— You're fucked! NOW YOU ARE ALL FUCKED! — и если вам кажется, что это недостаточно страшная угроза от шестидесяти пяти килограмм талантливого певца, то вы просто никогда не играли со мной в снежки. Раз, два. На мысленном «три» я изображаю низкий старт, кидаясь за первой попавшейся жертвой. Выбор падает на самое слабое нерасторопное звено, визжащее похлеще женской половины компании. Однако не успевает Джеймс получить свою порцию снега на ужин, как боковое зрение улавливает надвигающихся мстителей за павшего в бою товарища. — Okay! Okay! — поднимаю ладони в знаке «сдаюсь», тут же дёргаясь за дом со всех ног. Нервно оборачиваясь, я теряю преследователей из вида, делаю ещё несколько широких полупрыжков и натыкаюсь на спасительную лестницу. Спешные удары ботинок. Я дёргаю дверь за ручку и благодарю небеса за свою забывчивость, оставившую замок открытым. Удары пульса в ушах мешаются со сбивающимся дыханием, но радость от укромного убежища пропадает, стоит характерному скрипу огласить мою скорую кончину от снежных увечий.
— I give up! — достойным писка Кордена голосом. Осмеливаясь взглянуть смерти в глаза, я неожиданно натыкаюсь на лицо не несущее в себе угрозы. По крайней мере, вовсе не той, которой ожидал разум, рисуя красочные картины тройного залпа снарядов в хрупкое тельце. — Tell me we are not enemies! — не дожидаясь реакции Лиллиан, я хватаю её за запястье и резко тяну на себя, захлопывая тесный бункер следом. — You are my ally or my captive, your choice. But we are not going out, — сбивчиво шепчу, не в полной мере осознавая степень удобства нахождения в узком пространстве и насколько бы неверно было истолковано подобное предложение, будь мы связаны иной обстановкой. Тяжело дыша, я наконец унимаю детскую панику... чтобы встретиться с новой причиной подавиться кровогоняющим органом, принимающимся биться ещё быстрей. Хотя, казалось бы, куда уж быстрей? Стараясь сконцентрироваться на звуках на улице, я вдруг чувствую резкую волну мурашек следующую вдоль шеи к спине. Невнятное копошение, в процессе которого я пытаюсь отыскать корень проблемы. Очередное нападение мурашек. — Oh my God, stop it! — неестественной пищащей интонацией. Выдох Лиллиан Буковски опять приходится на неприкрытый шарфом участок, и (хочется верить) ненамеренная пытка повторяется. — Stop doing what you're doing! — давясь кислородом, смехом и сердцем одновременно, настойчиво вжимаюсь в шарф в надежде прекратить нервные реакции. — I mean it! Stop breathing! In my neck! Do you wanna know how it feels? Do you? — отсутствие всякого освещения затрудняет нахождение цели, но короткие расстояния уменьшают время поисков и вместе с ним количество серого вещества в моих мозгах. — Well, as you can see, it feels great! Being stuck in here with you trying to breathe herself a hole in my neck! — утыкаясь носом в шею Лиллиан, встречаюсь с дополнительным туманом в виде стойкого запаха парфюма. Вероятно, уверенность в скорой кончине несколькими минутами раньше была не такой уж ошибочной. — Suffer like I did, — бормочу, продолжая задыхаться, и наконец прекращаю сеанс наказания, оказываясь носом в чём-то, что спустя парочку смешков победителя, определяет себя как щека. Загрузка завершена. Залпы сдавленного хохота затихают, потому что мне больше не весело. Неровный выдох. Сжимающий лёгкие ком в один момент оказывается посреди горла, и, складывается впечатление, словно удары в грудной клетке заполняют всё помещение, лишая необходимости видеть моё лицо, чтобы читать невербальные реакции. Едва различимое движение в бок выливается в один бесконечный момент. Привычный поток внутренних диалогов испуганно затихает... Внезапный порыв ветра. Последнее, что я успеваю сделать – задрать руку в воздух, спасая голову Лиллиан от бьющего из чьих-то штанов детства.
— MAYA! — пожалуй, более гневного возгласа от меня вы не услышали бы никогда. Разворот. И более гневного взгляда тоже.
— Found the-e-e-e-em! — и под крики моей сестры, я постепенно осознаю то, что здесь произошло. Или, если быть точным, не произошло.
YOU HAVE SET YOUR HEART
ON HAUNTING ME FOREVER
FROM THE START
IT'S NEVER SILENT.

Момент осознания теряется в паре секунд, за которые щедрая порция снега, отправленного в лицо, превращается в прохладные капли, неприятно морозящие кожу. Громкий смех моей сестры отдаётся едва подавленным эхо, пробивающимся сквозь звонкие удары по барабанным перепонкам. Привычно мимолётные кадры не успевают выставить нужную скорость, всё ещё цепляясь за растянутое мгновение в полумраке. Похоже, даже упрямый рассудок, безустанно твердивший о неправильности порывов сердца, сопротивляется против несогласованной смены декораций. Где здесь проклятая кнопка перемотки? Но голос Майи опять и опять настойчиво заполняет узкое пространство лестницы. Очнись. Приди в себя. Очнись. Глухой удар, резонирующий пульсацией в висках. Я спешно моргаю, морщась от снежного дождя.
— Yay! You found us! — и кроющаяся за интонацией суть, явно диссонирует с первоначальным смыслом возгласа. Продолжая закрываться от залпов подоспевшего подкрепления, я наконец шагаю вперед. — Okay-okay, team Maya won. We give up, — под шлепок последнего снаряда об куртку, я внезапно ловлю себя на мысли, что не могу найти сил обернуться. Старые добрые радости переходного возраста, давно не виделись? Упорно проталкивая нервный клубок обратно, я застываю, пытаясь проделать дырку в железной дверной раме. Сообщество заикающихся подростков явно бы гордилось мной.
— Ow, our little grumpy Marc, — долетает со стороны, в которую я запускаю гневный прищур, должный превратить всё в радиусе километра в камень. — Someone doesn't know how to lose? — ах, если бы. Брови механически дёргаются вверх. И спустя несколько незримых уколов в области груди, я одерживаю победу над детсадовской версией Маркуса Харта, неспособной заглянуть понравившейся девочке в глаза.
— Indeed, — встречаясь взглядами с Лиллиан, поджимаю губы и задираю левую бровь, задаваясь главным вопросом сакрального мгновения: слышно ли каждую мысль, пропечатывающуюся на моём лице, или выход внутреннего голоса за пределы беззвучных монологов – результат галлюцинаций на почве пережитых коротких смертей? Ответ не находит себя ни по пути в дом, ни во время уборки россыпи осколков, так метафорично напоминающих об упущенных возможностях.
Казалось бы, смена обстановки на привычный дружеский гул в гостиной должна была усмирить амплитуду сердечных колебаний. Однако, чрезмерное оживление скорее играло роль дополнительного дестабилизирующего факора, не имея должного отвлекающего эффекта на запущенную пластинку в голове. Любая попытка заговорить сопровождалась стойким чувством, что с момента снежной битвы, меня поместили в реалити шоу «папе снова 17», не предупредив. И если бы вам показалось, что нарастающее напряжение обладало затыкающими свойствами, сожалею. Чем ощутимей становились нервозные позывы организма, тем усиленней я засорял помещение собственным голосом. Словно прервись я на значимый отрезок времени, и все тотчас обретут способности к телепатии.
— What is it that I hear? — прищуриваясь, в очередной раз взываю ко всеобщему вниманию, — Seems like we have another member in our holiday sect, — на всякий случай повторяю «лицо попроще» про себя, оборачиваясь на причину последующей  мимолётной остановки моторчика в груди. Плохая идея. Короткий вдох на восстановление тонкого баланса спокойствия и тонкая нить надежды, что это никак не отразилось на экспрессиях. Секунду спустя я готов благодарить Джеймса за светлые идеи. Смена кадра. И сегодняшний сеятель хаоса на территории моей души перекрывает кислород в момент выдоха облегчения. «Is this some kind of test Maya?» Страдающая в безмятежности улыбка отправляется в сторону Лиллиан. — Sure, — спешно хмурю брови, тонко намекая на невозможность отказа. И тут же добавляю. — But I get to chose the song! — одним инфарктом меньше, одним инфарктом больше? Не похоже, что кого-либо в этой комнате вообще волновала переменная здоровья.
Широким жестом я приглашаю новоиспеченную ученицу к инструменту, не подозревая, что проснувшаяся идейность моей сестры – совсем не то, чего стоило бояться. Произнесённая полушёпотом фраза мгновенно отражается сомневающимся в услышанном лице и проблемами с дыхательным аппаратом. Это всё ещё моё воображение или сценка в узком пространстве перенеслась на более широкую публику, слишком беспечную, чтобы заметить отделяющуюся от них компанию из двух людей? Оказываясь на банкетке, я наконец окидываю рыжеволосого мучителя соответствующим взглядом. Впрочем, кто сказал, что я был не готов примерить на себя роль прячущегося от родителей подростка? — You really want to be the death of me today, — задерживая зрительный контакт на лишние пару мгновений, резко распрямляю плечи и говорю включающим остальных тоном, — Bring it on, Lillian Bukowski. Show me what you can do with you hands, — кажется, с определенной отметки в дружеской поездке любое предложение сопровождалось выделенным жирным хэштэгом «неправильно». — Sounds so wrong, — шёпот под сморщенный нос и спешный моток головой, чтобы отогнать яркие варианты неугомонной творческой (пятнадцатилетней) фантазии. — Thank you, — многозначительная улыбка, следом за которой я принимаю в своё распоряжение протянутые ладони. Главное, избежать глубинных монологов о том, что вызывало соизмеримый с голосом Лиллиан интерес. В противном случае пианист на домашнем концерте рисковал устроить парад из фальшивых нот и дрожащего фальцета. — So, — протяжный звук, сопровождающийся едва различимым экзистенциальным кризисом вернувшегося в школьные годы взрослого человека и ощущением, словно в четырех стенах разворачивается экзамен выходящий далеко за пределы оценки моих преподавательских талантов. — Your right hand goes right here. With your thumb on D and your ring finger on F sharp, okay? — незначительный поворот шеи заставляет столкнуться с новым испытанием в виде стойкого присутствия знакомого парфюма. И разбираться с этой проблемой в темноте было куда занимательней, чем прилюдно давиться кислородом свинцовой тяжести. — And this one goes on C and F flat, — располагая пальцы Лиллиан в нужное положение, спешно дергаю уголками губ и вновь сосредотачиваюсь на процессе попроще. — On one-two you push two keys with your right hand and on three-four-five with your left. Come on, give a try, — широкий ряд белых зубов. Концентрируя всё своё внимание на девушке (вдруг до этого было недостаточно), щелчками наигрываю необходимый ритм. — Yep! Perfect, — восклицаю с воодушевлением, когда фортепиано затихает, — May I join you? You go first on one-two, — слух определяет нужный момент, и руки сами наигрывают выбранную мелодию. Полуоборот на остальных, полный надежды, что мои музыкальные предпочтения не обошли собравшихся друзей стороной.
— What are you looking at? I guessed it like... from two keys! — одобрительный возглас Хейли и звучание двух гитар подтверждают правильность выбора окружения. Перевод взгляда на второе рыжее пятно в помещении, старательно исполняющее свою задачу. — Under the tree where the grass don't grow we made a promise to never get old, — сознание переносится в далёкое начало октября, когда список приглашённых в гостиной показался бы мне чересчур приятной версией исхода знакомства, чтобы стать реальностью. Я слышу голос Лиллиан, и картинка первого совместного выступления в караоке-баре становится совсем яркой. Кто бы мог подумать, насколько бестолковым был Маркус Харт, хватающийся за тот момент, как за последний? Уверенный в том, что хуже его сердцу стать не может. Готовый перекрывать воздух всякому желанию, которое ведёт к происходящему здесь и сейчас. Не загадывать на будущее. Не пересекать черту признаков жизни не более раза в два-три дня. И, тем более, ни за что не позволять себе чувствовать в полной мере. Похоже, бесчисленный список взрощенных на горьком опыте принципов не уцелел в столкновении с очарованием сидящих рядом личностей. Я сделал шаг назад из печальных перспектив своего конца, и в очередное «впервые» за долгие месяцы, не боялся потеряться в нынешнем мгновении. Просто, потому что уже не мог иначе.
Пальцы исполняют финальный аккорд, и переполненная людьми комната не позволяет тишине продлиться необходимые несколько секунд. — My student is pretty great, — облокачиваясь о крышку, поворачиваюсь с довольным видом к обозначенным личностям. — And I have to make a point that there is not a single problem with her, — глаза чертят траекторию к цели, — Hands, — вдруг промелькнувшему сюжету было уделено недостаточно двусмысленных фраз? Мысленные ладони летят ко лбу, ведь не это ли верный способ выражать свои симпатии в двадцать восемь? Следующий этап: дергание за прядки волос? В свете последних тактик поведения, вряд ли бы это стало столь неожиданным поворотом.
BUT SOMETHING FLIPPED LIKE A SWITCH WHEN  Y O U  CAME AROUND
AND I'M IN PIECES, PICK  M E  UP AND PUT  M E  TOGETHER.
«And do you wanna know how it feels?» — неустанным сопровождением на протяжении всего вечера. Тотчас всплывающее в мимолётных паузах оживлённых диалогов. Звенящее фоновым шумом с каждым взглядом в сторону магнита мыслительных процессов. Говорят, от любой навязчивой идеи возможно спастись запасом времени и подходящим занятием, но, кажется, законы мироздания отказывались работать в мою пользу. От импровизированного выступления до звенящих шумов готовящегося ужина, степень зацикленности на единственном эпизоде этого дня ухудшалась в геометрической прогрессии. Увлечённо ли я посвящал Чада в коллекцию алкоголя или же отчаянно выбивал душу из каминных дров, поток беспокойств сознания не переставал повторять оборванный на половине вопрос. И если поначалу надежды вились вокруг исчезновения четырёх внезапно лишних зрителей, то по итогам пережитых часов я был согласен, чтобы замыленные воспроизведением кадры не оказались порождением смеси адреналина и эффекта наличия Лиллиан Буковски на опасном расстоянии.
— Cheers, — поднимая в воздух бутылку пива, я, по крайней мере, больше не напоминал подсевшего на крэк школьника, сбавив обороты речевого аппарата где-то на половину. — To the best people I get to have in my life, — и лучшее спасение от нервных выпадов организма, находящееся в ладони. Так или иначе, перспектива алкоголизма на ранних порах отпуска казалась куда более привлекательной альтернативой сбоев системы со словесными фонтанами и скачками пульса через удар. Впрочем, последний всё же дал о себе знать, когда с другого конца стола послышался характерный рёв отчаяния.
— Shit, I forgot to turn off the oven. And napkins. Ugh, I can't mo-o-o-ove, — однако прежде, чем я успел подставить заботливое братское плечо, рыжий силуэт пропал из поля зрения, оставив колечко загрузки крутиться на моём лбу ещё пару секунд.
— She probably won't find them, — иногда я сам поражался скорости собственных реакций и соизмеримой провальности попыток вести себя естественно в состоянии продолжительного стресса. Однако едва ли непонимающие взгляды могли остановить порыв спасти Лиллиан от пугающего лабиринта кухонных ящиков. «She probably won't find them... Really?» Стискивая покрепче прохладное стекло и опуская напрашивающееся «зачем», я спешно направился следом за определённо беспомощной учительницей... чтобы остановиться в дверном проёме, наблюдая за процессом поисков. «Now we are regressing even further? From fifteen to five?» Взор определяет искомую коробку. Уверенный шаг вперёд. — Here! Found it, — захватывая предмет по пути, оказываюсь напротив Лиллиан слишком быстро. Молчаливая пауза. — Here, — встряхивая головой в отрицании, протягиваю салфетки девушке. Остановка. Уже достаточно странно, чтобы пожалеть о побеге из-за стола? «Keep it together!» Цепляясь мертвой хваткой за упаковку, наконец поднимаю глаза на невольную жертву системного сбоя. — I'm sorry, take it, — невнятный смешок. Я разжимаю пальцы, разворачиваюсь к выходу и тут же возвращаюсь на исходную позицию. — Wait! — второй смешок, на этот раз подкреплённый широкой улыбкой, полной горечью осознания плачевности данного зрелища. — I just wanted to ask, — произношу, делая заметно долгие паузы между словами и отставляя бутылку на ближайшую столешницу, — Back then, in the basement, — бессознательно тыкаю пальцем в предполагаемом направлении, — Was it me or, — неуверенно хмурю брови, ловлю воздух губами, — We had a moment which was vulgarly interupted by my sister? — выговариваю на одном дыхании, натыкаясь взором на проклятую коробку салфеток, переходящую флагом красного знамени последнюю минуту. — Just put that thing down, — вырывается раньше, чем Лиллиан успевает открыть рот. Рука тянется к упаковке, ведомая желанием выкинуть беспокоящую душу картонку в окно. И, пожалуй, глупей было бы не ожидать происходящего следом события.
— Why would she put it down? — молниеносное движение шеей на посторонний звук. Раскрытый рот. Взгляд на девушку. На Джеймса. Вновь на Лиллиан.
— Because... I will bring it, — максимально непринуждённое выражение лица, — And she will turn off the oven, — заполучая предмет обратно, стараюсь не проклинать Кордена с излишней очевидностью.
— Marc, it's turned off, — глазами на печь.
— Exactly, — улыбка «всё очень плохо» с зарождающимися сомнениями в неслучайности дежа вю. Потому что сегодняшний день всё сильней напоминал чью-то затянувшуюся неудачную шутку.

Стараясь не обращать внимания на тяжелое ощущение в ногах, мне оставалось лишь широко улыбнуться на манер серийного убийцы и молчаливо проследовать на ожидающее проигравших случаю место, триумфально занося злосчастную коробку салфеток впереди себя. Не нервничать. Не включать режим радиоприемника. Не придавать значения очередному пустому прочерку вместо ответа на обрастающий новыми причинами для сбивающегося сердечного ритма вопроса. Вести себя, словно не обозначил очевидные факты вслух, получив на это явление Джеймса Кордена народу. Ведь так легко изображать совершенную беспечность, когда сталкиваешься с незнакомой доселе проблемой: как поднять глаза на всем известную личность, если от одной мысли о, возможно, ожидающем в выражениях завершении разговора без разговора, невольно давишься органами, переставшими работать на своего хозяина.
С каких пор Маркус Харт превращался в неуверенный комок сомнений перед лицом причины сердечных катаклизмов? Быть может, я бы удивился, если бы этой причиной являлся кто-нибудь не носящий имени Лиллиан Буковски, с самой первой встречи не желающей вписываться в рамки привычного и безопасного «как обычно». Но в метровой досягаемости находилась всё та же рыжеволосая девушка, не подозревающая (?) о своём пагубном действии на сознание некоторых присутствующих. И чем дольше я пытался определить ближайшее будущее, не имея всех переменных перед глазами, тем громче становился пищащий звук закипания извилин для окружающих. Или моя внезапная немногословность не оповещала сигналом бедствия об атипичности поведения? В конечном итоге, мне не оставалось иного выбора, как смириться. Выбрать относительно отдалённый от эпицентра событий угол и своевременно подавать признаки жизни, чтобы спад оборотов болтливости не переходил границ «похоже, что Маркус заболел».
Стоически вытерпев сменяющие друг друга всплески необходимых к выполнению идей, я обнаружил себя на низком подиуме у камина. Не без призрачной надежды, что присутствующие заботились о свежести лица в праздничный день, не собираясь задерживаться до победных синяков. Видимо, стоило делать пометку: почти все присутствующие.
— Goodnight, Lily, — достаточно неожиданно, чтобы отразиться красочным спектром непонимания в экспрессиях. Следующий за непредвиденным поворотом прямой взгляд – просьба мир остановиться перестаёт казаться слишком странной. В спину Лиллиан Буковски следует неоднозначная улыбка. Что это было? Тот самый ответ без ответа? Попытка поговорить на ментальном уровне, в которой я не расслышал ничего кроме неясного белого шума? Или едва уловимая ухмылка Джоконды – официальное доказательство поломки содержимого моей черепной коробки, не выдержавшей глобальной перегрузки? Лили, что это, чёрт возьми, было?.. Увы, волнующая душевные струны спина пропала из поля зрения с соответствующей тайному посылу неуловимостью, оставив после себя лишь стойкое чувство, что «death of me» была вовсе не пустяковой шуткой, проскользнувшей среди фраз.
— Are you okay? You seem lost, — по истечению нескольких секунд, гробовая тишина даёт понять, что вызов космической станции, сбившейся с курса, приходится на мою персону.
— Huh? — хмурые брови и быстрые поиски пытавшегося достучаться до отчаливших в иное измерение. — No, I was just thinking, — сказать по правде, мне и самому интересно, о чём я думал, и поиски ответов выливаются в осязаемую паузу, — Lillian was right. I will go take a shower and get some sleep, — моментально подскакивая с места, резко оживляюсь, — And I strongly recommend you to follow the lead. No, seriously, you are stinky dirty people, — неодобряющий кивок головой и торопливое исчезновение следом. Хотя бы потому что в гордом одиночестве не требовалось явно лишних волнений об образе впавшего в транс мыслителя. Только вот, кто бы меня предупредил, что с вычитанием шума из общего целого громкость внутреннего голоса начнёт набирать децибелы.
«Так и оставим всё как есть?» Попытка утопить заевшую пластинку в душе провалилась с треском. Стучащие по коже капли едва ли могли отмыть даже незначительную часть помешательства на единственном интересующем меня сюжете. «А что? Предлагаешь отправиться на второй этаж с доброй вестью, что вы не договорили?» И полотенца из наждачной бумаги бы не хватило, чтобы отскрести толстый слой сознательной дури, не дающей никаких передышек от мыслительных процессов. «Действительно, ужасная идея! Лучше дружно молчать и делать вид, словно так оно и бывает? Ты серьёзно, Маркус?» Громкий вздох отчаяния. Заглушив последний раздражитель в виде воды, я решил поставить жирную точку во власти воли случая, беря на себя ответственность за течение судьбы. Взрослым выбором мужчины на пороге тридцатилетия была ставка на шорохи за стеной комнаты, в которой находилась Лиллиан Буковски. И их отсутствие бы стало очередным подтверждением тому, что этому разговору не было суждено состояться... сегодня. Можно аплодировать.
Удивительное рядом: путь к цели занял куда больше времени, чем предполагалось. Где-то на половине лестницы, ведущей к заданным координатам, скрипение деревяшек показалось невыносимыми аккордами по барабанным перепонкам, должным разбудить всех белок по периметру участка. Что уж там говорить про исключительно чутко спящих гостей, распиханным по разным углам дома! И, пожалуй, самая занимательная часть произошла парой секунд позже, когда слоновий топот на обратном спуске в сторону кухни был отнесён в колонку естественных звуков, не заставляющих гадать об источнике грохота.
— Are you fucking kidding me?! — меня встретило шипящее отражение в окне, размашисто выражавшее глубинное недовольство. Регрессия в подростковые годы не прекратилась? Куда больше меня волновало, что я всё ещё умудрялся недоумевать, в тысячный раз за сутки сталкиваясь с проблемами пятнадцатилетних парней. — Maybe we'll just wait until she is hundred percent asleep and then hate on universe, because it will be like... totally none of your fault, — многозначительно дёргаю бровями, мгновением позже получая инфаркт, благодаря человеку за спиной.
— Who are you talking with? — подпрыгивая на одном месте, я тут же поворачиваюсь, чтобы наткнуться на силуэт собственной сестры.
— Holy shit, Maya! — цежу шёпотом с характерным шипением. — No one! I was talking to no one. I'm just... hanging around, — сводя брови на переносице, нелепо растягиваю кончики губ в улыбку.
— O... kay. I guess that snowball has hit you really hard. Goodnight, brother, — фигура пропадает в темноте, — If it's one of your kindergarten jokes with toothpaste, I will fucking destroy you, — или не пропадает. Когда слух улавливает хлопок двери в спальню, ладонь незамедлительно приземляется на лоб, заслуженно шлёпая по пустой башке. «Постоять где-нибудь всё ещё кажется отличной альтернативой?»
Дополнительные пять минут ожидания для убеждения в отсутствии живых людей, и я наконец уверенно шагаю на тернистую дорогу вверх по ступенькам. От каждой ноты в скрипящей симфонии – красочная эмоция, словно от удара молоточком по нервным окончаниям. Именно поэтому погружённый в скрежет преисподней я пропускаю переломный момент, когда появление Лиллиан Буковски прямо перед носом не вызвало бы падения сердца со свистом в область желудка.
— Me! — неизменным приглушённым тоном через зубы в сопровождении задранных к небу ладоней. — For God's Sake people! Stop doing that! — соответствующий жест попытки задушить воздух. Благодаря эффектному появлению, пульс мгновенно забивается в истерике, отказываясь успокаиваться, стоит рассудку удостовериться в относительной безопасности. И продумывание речи, отложенное на прибытие к порогу комнаты, становится фатальной ошибкой, стоит Лиллиан задать контрольный вопрос. — That's a good question... — и правда, Маркус, что? К счастью, идущий следом шквал слов отменяет необходимость моментальной реакции. — Well, I'm glad to hear that, — растягиваю пропуски, будто ребёнок с плохо развитым речевым аппаратом. В бегущей строке мыслей появляется молчаливое многоточие, и прежде чем я успеваю собрать адекватное предложение из ускользающих слов, рыжеволосая (м)учительница меня опережает. Взгляд бегает от зрачка к зрачку, пока я ловлю кончающийся воздух приоткрытым ртом. Приглушённый смешок. — No worries. Still hot, — не заставляющий ждать смех прорывается вместе с разочарованным вздохом, — Ugh, it was so bad. Whatever, — прикрываю глаза, морща нос, — Yeah. Sure. I'd love to, — переступаю через порог, растягивая последний звук, — See it.
Расчерчивая размеренным шагом комнату, останавливаюсь у окна и выглядываю на улицу в пол оборота. Всего лишь крик беспокойной души, надеющейся поймать ровное дыхание в ледяном пейзаже за стеклом. Как будто это поможет. Достаточно размеренного шуршания позади, чтобы ненавязчиво напомнить о моей компании, и легкие сдавливает с новой силой. — I bet you a hundred bucks that in a minute someone will be in a terrible need of toothpaste or a brush and will choose to get it from you, — поворачиваясь к Лиллиан, опираюсь о подоконник и сверкаю рядом белых зубов. Главное, начать издалека, ведь так? Останавливаясь глазами на светящемся предмете в руках девушки, я замолкаю, прислушиваясь к громыхающим ударам сердца с ушах. И куда подевался мистер у-меня-нет-проблем-с-самооценкой, не пропускающий возможности отпустить пошлый комментарий? Похоже, так и остался запертым в злополучной тёмной комнате, передав эстафету душевнобольному обладателю целого списка сердечных диагнозов. От тахикардии до никому ранее неизвестного смещения кровогоняющего органа в трахею.
— You know, — прерывая затянувшуюся паузу, отрываюсь от опоры. — You're not the only one who is currently having the time of her life. You'll be sick of me repeating it over and over again, but I'm really happy you came. And, hopefully, it will be the best New Year's Eve. I mean why wouldn't it be? — широкая улыбка, вопросительное движение бровями. И чем ближе я оказываюсь к кровати, тем отчётливей пульсации в висках мутят рассудок, сбивая с толку. — Actually, sometimes I still can't believe you've agreed to ride in my car that day. I mean... when we first met. What were you thinking? I was married you crazy woman, — округляя глаза на яркую макушку, останавливаюсь напротив, — Well, thank God, but still! — падая рядом с девушкой, наигранно щурюсь, — I would've never forgiven myself, if I freaked you out with my dumbness, — короткий смешок. Ладони падают на колени, и я оборачиваюсь к человеку сбоку. — I'm sorry, I talk too much, — неуверенно хмурясь, опускаю взор на окошко видео на экране. — Oh, you found the video you were talking about? — внезапно воодушевлённо произношу, впиваясь глазами в пласстмаску. Словно она была моим последним шансом не закончить тридцатое декабря в машине скорой помощи. Впрочем, мелькающие кадры под носом не достигают пункта назначения под названием «сознание», значительно уступая по значимости вороху спутанных мыслей. «Серьёзно, Маркус? Собираешься устроить сеанс просмотра списка понравившихся клипов, ведь это то, что действительно важно именно сейчас?» Колеблясь, я поднимаю взгляд, останавливаясь на лице Лиллиан. Еле слышно проглатываю ком, вставший поперёк горла. На миг я перестаю анализировать каждое своё движение, и в следующую же секунду моя ладонь ложится на руку девушки, аккуратно щелкая по кнопке выключения. — No offence to Ellen, but I think she can wait, — шепчу слегка ломающейся интонацией. — I came here to talk to you, — сбиваюсь, тут же исправляясь, — To tell you... what I was trying to tell you twice when... people happened. I'm sorry. I sound like nonsense. You should've probably noticed by now that I am a horrible speaker when I get nervous. And bad news: four out three times, I do get nervous when I am, — только сейчас я замечаю насколько близко находится Лиллиан. Кислород заканчивается, и я не нахожу в себе сил договорить. Подушечками пальцев провожу по прохладной ладони, избавляясь от лишних предметов вроде телефона. — Whenever I am, — очередная попытка заканчивается оборванной на выдохе фразой. Глаза в глаза. Застывая, я судорожно подбираю верные выражения, будто за шторкой стоит оператор, документирующий события в прямой эфир. Будто не выстрой я идеальную цепочку из путающихся в голове идей, одна рыжеволосая учительница предложит пообщаться с выставленной перед лицом ладонью до тех пор, пока фразы не соберутся в научный доклад о чувствах явно забывшего, что такое выступать перед публикой, певца. Сердце пропускает удар. И под действием электрического разряда, расходящегося по всему телу, я наконец понимаю, что требовалось сказать всё это время. Свободная рука опускается на шею. — I am madly in love with you, Lillian Bukowski, — мгновение. Я подаюсь вперёд, сокращая ненавистные сантиметры, остающиеся между нами. Если бы в этом мире оставалась лишь крупица сознания Маркуса Харта, она бы позлорадствовала над опоздавшими убийцами моментов. Но последние намёки на внутренние диалоги беспощадно меркнут, не давая надежд на возможное возвращение. Хочется спросить себя: какого чёрта ты ждал четыре месяца? Бесполезно. Вместо бесконечного потока разума – беззвучный вакуум. Вместо оглядок на прошлое – уверенное движение навстречу. Если бы я только знал, Лиллиан. Если бы мог себе представить, с чем именно боролся, всякий раз выстраивая стены молчания между нами, когда становилось слишком страшно... Честное слово, я бы не задумываясь влепил себе щедрый подзатыльник за каждый день, в который верил, что отталкивая тебя, я делаю правильный выбор.
Дыхание становится рваным, и мне приходится прервать поцелуй, чтобы не воплотить свои опасения на счёт «death of me» в буквальном смысле. Прикрывая глаза и упираясь лбом в висок, обрывисто выдыхаю и улыбаюсь. — Can I consider not getting a punch in the face as a positive response? — заметно дрожащим голосом. Закусывая губу, я едва различимо отстраняюсь, чтобы заглянуть в два ореховых глаза. «You really are the dumbest idiot of your time. Dumb. And lucky.» И норовящее пробить клетку из рёбер сердце – прямое тому доказательство.
I get to love you, it’s a promise I’m making to you.
Whatever may come; your heart I will choose.
FOREVER I’M YOURS, FOREVER I DO.

«Неужели мне больше никогда не бороться с подступающим к горлу волнением? Не пытаться выровнять дрожащий от шторма в душе голос? Неужели я израсходовал отведённый мне запас маленьких внутренних революций? Неужели это всё?» Для двадцати восьми лет я спрашивал себя это слишком часто, и в какой-то момент просто смирился с тем, что с каждым разом звучащие уверенней положительные ответы – не ужасная несправедливость, заслуживающая возгласов ненависти к невидимым силам, вершащим судьбы. В конце концов, это была моя действительность. И если всем ярким кадрам жизни было суждено выцветать на страницах университетских альбомов, то мне лишь оставалось продолжать вытаскивать себя из постели, не сильно надеясь, что когда-нибудь пустующий пробел в сердце затянется. Стоит ли упоминать как далёк был этот ворох пустых догадок от человека, чьи мысли едва ли могли вспомнить о предрассудках, тщательно вынашиваемых месяцами?
Я не слышал фонового шума сомнений. Не перебирал в голове все те упущенные секунды, которые бы привели к нужному моменту куда раньше. В одно мгновение, весь мир потерял свою значимость, позволяя сосредотачивать внимание лишь на происходящем в в заснеженных стенах дома – пожалуй, единственное, на что было способно потерянное в громыхающих ударах пульса создание. Одно неподготовленное решение. Одно движение навстречу. Одно единственное «да» на тянущийся список незаметных шагов назад. Именно сейчас сентябрьский день, заставивший меня переступить порог классной комнаты, казался по-особенному далёким. Наивный Маркус Харт, решивший притвориться отцом своего племянника. Разве ты подозревал, что в один миг превратившая тебя в заикающегося невротика рыжеволосая учительница станет тем самым разворотом на сто восемьдесят градусов? Борясь с неровным дыханием, я был весьма далёк от ведения философских диалогов с внутренним голосом.
Стоит мне отстраниться, и спасительные пару вдохов не исправляют плачевную ситуацию запасов кислорода. Глаза не ловят фокус, отчего приходится щуриться, всё сильней напрягая зрение. И как бы мне ни хотелось внимать словам Лиллиан так же быстро, как и обычно, проходит несколько секунд, прежде чем «I do... too» отпечатывается красноречивой реакцией на лице. Движение бровями вниз в попытке прогнать вязкую розовую дымку, взявшую контроль над организмом. Тщательно сдерживаемая улыбка, норовящая стать причиной сведённых скул. — I'm glad we're on the same page, — произношу, заталкивая поглубже прорывающийся наружу смех. Если бы во мне погиб номинант на шутника в самые неподходящие моменты, я бы обязательно придал больше значения признанию в любви самой себе. Но искренний ужас на лице Лиллиан действует лишь на тянущиеся выше кончики губ. В конечном итоге, отсутствие неловкого «спасибо» уже хорошее начало. Я открываю рот, чтобы заговорить... не так быстро, Маркус.
Хочется закричать: «Это несправедливо!» — но падающее в желудок сердце не позволяет издать ни звука, во второй раз сталкиваясь с проблемами контроля простых жизненных потребностей, вроде дыхания. Несправедливо, что случившееся в промежутках между сменой кадров способно сбивать все заводские настройки несчастного сознания без шансов на сопротивление. Несправедливо, что власть над жизненно важным органом теперь едва ли принадлежала его обладателю. О, этот список несправедливостей. Я бы подписался под каждой из ней, потому что давным давно утратил свой последний билет на спасительный поезд. Быть может, у Маркуса Харта, идущего по школьному коридору, всё ещё была возможность избежать капитуляции перед рыжеволосыми захватчиками душ. У человека, открывшего дверь в кабинет, – ни одной.
Воздух врывается в лёгкие также неожиданно, как и пропадал. Я спешно моргаю, будто разбуженный холодной водой из пульверизатора. — Yes? — выходит громче задуманного. И прежде чем я успеваю пропустить мысли через цензуру, они самостоятельно являют себя наружу. — No, I wouldn't say kissing you was... strange, — кажется, номинант на главного юмориста не по делу воскрес совсем кстати. Но уже через миг он падает жертвой ещё более внезапной картины выставленных навстречу мне ладоней. Стоит сказать, что всех вполне устраивало, когда она бросалась на меня за ненадобностью диалога? В следующем кадре даже эта мысль растворяется под неуместным комом, стремительно поднимающимся по горлу. «That doesn't sound... good.» Полагаю, попытка скрыть бледнеющее лицо широкой улыбкой выглядит весьма плачевно. — It's... it's fine, — функция заикания отказывается переходить в спящий режим, оттого я сильней сжимаю губы, выдавливая из себя максимальное количество беспечности на квадратный миллиметр. Ведь Лиллиан же не из тех, кто передумывает на следующее утро? В моём случае утро настало чересчур незаметно. И чем больше она суетится перед глазами, тем отчётливей панические удары пульса разливаются по всему телу. Я вслушиваюсь в звучащие фразы, устремляя всё своё внимание на человека напротив. Дышать. Главное не забывать дышать. И, спешу заметить, что задыхаться минутой раньше мне нравилось куда больше, чем сейчас.
На каждое предложение – одобрительный кивок. И чем ближе монолог подводит меня к неизвестной правде, тем острей разлетаются удары в черепной коробке. Именно поэтому, когда тональность произнесённого перестаёт напоминать «дело не в тебе, а во мне», потрепанный на американских горках ощущений разум не сразу определяет зелёный свет на облегчённые выдохи. «Terrible romantic... What?» — отпечатывается в экспрессиях достаточно ярко, чтобы быть замеченным. Загрузка... Загрузка... Ошибка системы. Как только Лиллиан Буковски оказывается непозволительно рядом для тех, кто секундой раньше походили на объявляющих страшную новость об отсутствующих симпатиях, рассудок принимается сдавать позиции. Не так быстро!
К своему удивлению, резким движением я выставляю палец перед губами девушки, наконец позволяя громкому выдоху вырваться из груди. Прожигающий убийц душевного спокойствия взгляд тут же являет себя, и несмотря на отсутствие серьёзности на лице, произнесённое следом далеко от понятий шуток. — You just gave me a heart attack! You! YOU! — ладонь взлетает в воздух в невнятном жесте. Несколько кивков, отрицающих реальность. — You really know how to scare the shit out of people, Lillian Claire Bukowski, — шепчу на тон спокойней, восстанавливая сбитый к чертям сердечный ритм. — Well, guess what. You were not the only one, — находя в себе силы на относительно внятную речь, перехожу на шёпот. Практически бесшумный вздох, напоминающий смешок. Я поднимаю глаза, останавливаясь на двух блестящих от бликов фонарей огоньках. Тёплая улыбка, постепенно сменяющаяся серьёзной эмоцией. Аккуратным движением я приподнимаю подбородок Лиллиан. — But, — устрашающее движение бровями, тут же растворяющееся в прорезающихся ямочках на щеках, — No, there won't be a «but». However, I just want you to know, that I said what I said, because I wanted to. That's it. So, don't think that I expect something from you. I don't. And the fact that you are not running away is actually rewarding enough after what you did to my heart, — пододвигаюсь ближе, добавляя, — Plus, the thought of you being ready to ruin my nonexistent marriage is rea-a-ally satisfying, — смешок. Короткое осознание, что затянувшийся разговор – не лучшая из предложенных альтернатив данными обстоятельствами. — Shut up, Marc, — произношу чуть громче, наконец сокращая оставшееся между нами расстояние. Поток мыслей мешается в неразборчивое гудение, едва слышное за кулисами происходящего. Впервые за долгое время, я не думаю, параноидально просчитывая каждый последующий шаг. И впервые за долгое время, не нахожу той самой не затягивающейся дыры, сопровождавшей меня все три года.
m y   h e a r t   i s   y o u r s ,  i t ' s   y o u   t h a t   i   h o l d   o n   t o .
T H A T ' S   W H A T   I ' L L   D O ,  B U T   I   K N O W   I   W A S   W R O N G ,
A N D   I   W O N ' T   L E T   Y O U   D O W N .
Я открываю глаза в пять тридцать, когда отвыкшее от постороннего тепла сознание даёт сигнал тревоги, стоит мне наткнуться на ладонь, явно не принадлежащую моему телу, в слишком размашистом движении по периметру постели. Нервный спазм на лице, пристальный взгляд. «Не проснулась,» — с последующим выдохом. Разворачиваясь к спящей рядом со мной фигуре, невольно поднимаю кончики губ. Зрение отказывается ловить фокус из-за отправившихся в утиль линз, чем я оправдываю последующее перемещение ближе. Даже сейчас сердце тотчас реагирует пропущенным ударом, стоит духам ударить по датчикам обоняния. Наверное, мне стоит спуститься за очками, чтобы не ловить дверные косяки завтра утром. Наверное. Но голова отчаянно протестует покидать пределы комнаты, словно не окажись я рядом, когда Лиллиан проснётся, и девичья память расправится с ночными событиями, как с померещившимся хламом. «You're a fucking idiot, you know that?» Впрочем, едва ли недовольство здравого смысла способно изменить упрямого намерения не двигаться с места до последнего. Тем более, завтрашние многозначительные ухмылки постояльцев, обладающих достойным моих друзей уровнем такта, последнее, что я хотел лицезреть во всей детальности. Неконтролируемая ухмылка прорезается через полусонную экспрессию. Веки тяжелеют...
«So... she doesn't know anything, right?» — подобно грому проносится в сознании, моментально уничтожая остатки сонливости. Оказывается, не требуется покидать комнаты, чтобы реальность подкралась через плечо в самое непредвиденное мгновение. Взор упирается в копну рыжих волос, разбросанных по подушке. На этот раз я не задаюсь очевидными вопросами. О чём ты думал? Что ты будешь делать? В безмолвной панике, сверлю одну точку в надежде успокоить подскочивший пульс. «When are you going to tell her? Tomorrow?» На миг нездоровая идея мелькает в воспалённом мозге, после чего я тянусь к плечу девушки и тут же останавливаю себя. «Rise and shine! Now that we've officially slept, you are allowed to know... I have cancer! You must be kidding yourself, right?» Я решаю – не сегодня – ещё не осознавая, что запускаю бесчисленную череду трусливых отговорок. Только не в канун Нового Года. Разве не весомая причина стиснуть правду за зубами? Как и все те, что будут появляться одна за другой, пока воздушный шар не лопнет от переизбытка гелия. Но я лишь прикрываю глаза, прислушиваясь к размеренному дыханию Лиллиан, успокаивающему разбушевавшийся в груди моторчик. «I will tell her. Just... when the right moment comes.»