l o o k s   l i k e
По ушам начинает долбить назойливая имитация сирены на будильнике, не оставляя иного выбора, как подскочить с кровати, сбивая на полусонных ногах всё, что имело несчастье оказаться на пути. Первое препятствие отдаётся резкой болью в левом мизинце. Второе сопровождается собачьим визгом, после которого закадровый голос говорит «finish him», и ступня приземляется прямо на резиновый мячик, делая из меня изящную балерину, летящую носом в комод. Громкое «fuck». Аплодисменты.
Парочка хромых прыжков на единственной уцелевшей конечности. Щурясь, я нащупываю источник звука, нервно выжимая первую попавшуюся кнопку – только бы заткнулся. Одним глазом пытаюсь найти пострадавшего пса и, натыкаясь на скачущее вокруг животное, наконец спокойно выдыхаю. Прикончить собственную собаку из-за пожизненной бестолковости? Не уверен, что моя душевная организация была в состоянии перенести такой поворот событий. Что совсем не помешало словить неизвестного происхождения посыл из космоса, который приклеил меня к бумаге и ручке около полуночи и отпустил только к двум часам, увы, не ночи, а следующего дня. Самое время похвалить главного претендента на звание Мистера Безответственности, но в своё оправдание я могу сказать, что не имел ни малейшего понятия о существовании миссии мама-заменителя вплоть до утреннего звонка. Десять будильников с разницей в две минуты в помощь.
Знаете, это незабываемое ощущение, когда из-за определённой кондиции вашего организма, вся семья реагирует на малейшую головную боль предложением остаться в постели и ни в коем случае не совершать лишних движений? Сомневаюсь. Иначе, вероятно, вы остановили барабан на секторе главного приза, и бинго! Рак в студию. «Ты в порядке, Марк? Звучишь устало.» «Точно сможешь?» «Я попрошу родителей.» Можно продолжать бесконечно. И, пожалуй, после обеспокоенно-отеческой тирады сестры бессмертие на время выполнения важного поручения было обеспечено. Как минимум, потому что мой племянник был лучшим ребёнком, которого мне доводилось встречать. Как максимум, болезнь не сделала из меня беспомощного инвалида, неспособного помочь даже себе.
— Предлагаю тебе эвакуироваться в дальний угол. Скоро приедет каратель, — в расплывающейся картинке я умудряюсь различить два непонимающих собачьих глаза. — Тогда не говори потом, что я тебя не предупреждал, — многозначительно дёргаю бровями, но никаких проявлений осознания не происходит. Счастье в неведении.
Стоит начать торопиться, и мироздание, словно услышав мои мысленные пинки под зад, принимает вызов. Поцарапанный глаз во время опасных манипуляций с линзами. Повторная травма мизинца. Отчаянное желание организма подавиться очередной порцией таблеток. Оказываясь с полным набором конечностей и с относительным отсутствием повреждений перед выходом, я едва сдерживаюсь, чтобы не подарить себе заслуженные овации: слава Богу, что живой. И этому человеку люди доверяют детей! Впрочем, я бы списал попытку убиться на неожиданное волнение.
Удивительно, но факт, с тех пор как младших из семьи Хартов сделал первый шаг в скучную взрослую жизнь, мне не доводилось появляться в стенах школы. Вероятно, потому что в моих воспоминаниях это проклятое место хранило лишь кадры предсмертных полуночных мучений впихнуть невпихуемое в сдающиющий позиции мозг, и я не хотел сопровождать несчастного ребёнка на социальную гильотину. А теперь? Теперь спустя десять лет последней встречи с партой, я должен был переступить порог, изображая из себя состоявшегося мужчину. Состоявшегося и ответственного мужчину, которому можно доверить ребёнка, а вовсе не человека, способного сделать прыжок с переворотом, просто идя по улице. Не сказать, что в моём понимании это было определением незрелости, но раз сектанты из педагогических вузов в тонких очках не оценили этого таланта тогда, вряд ли у меня был шанс на пересмотренное впечатление сегодня.
— Госпожа «у меня всё под контролем», звоню, чтобы предупредить, что я уже выехал за Майлком, поэтому ты можешь спокойно слушать болтовню этих скучных дедов в костюмах и дальше, — намеренно подбираю интонацию, отдающую нотками отчитывающегося перед начальником офисного планктона, и в последний момент быстро добавляю, — Я завезу его поесть человеческой еды, а то не долог час, когда твой сын начнёт блеять от количества травы в его организме, — как же я благодарен светлому разуму, придумавшему автоответчик. Благодаря нему, я только что спас одну жизнь от неповторимых кулинарных талантов моей сестры. — Напишу, как заберу. И удачи. Ты всех сделаешь.
Разноцветный взрыв фантазии на заборе ‒ первое, что меня встречает на подъезде к нужному зданию, и от пейзажа лицо невольно окрашивается в оттенки глубокого сомнения в выбранном учебном заведении. Интересно, они считают, что эти каракули заряжают энергией на весь день или, быть может, привлекают маленьких людей похлеще лабиринтов с бассейном из пластмассовых шариков? Пальцы телеграфируют с места происшествия: «The wall is creepy! Rainbows and endless suffering.» Пути национального образования неисповедимы, и мне не остаётся ничего, кроме как шагнуть навстречу радужной неизвестности.
— Куда направляетесь? — явно пострадавший от длительного изнашивания сигаретами голос прилетает из-за спины. Несмотря на спокойный разворот и мгновенную приветливую улыбку, моё сердце пропускает несколько ударов. Они специально подбирают охрану наводящую ужас?
— Второй класс «Б». Я приехал забирать Майкла Харта и... я тут впервые, — на короткий миг я затыкаюсь, уставляясь на мужчину в форме пустым взглядом. В следующую секунд рот сам выдаёт внезапную информацию, не успев посоветоваться с разумом. — Я его отец, — и, честное слово, стоит мне это сказать, как сомнения в неоспоримой правдивости заявления стираются экспрессией абсолютной серьёзности. Пожалуй, так отчаянно в свою ложь я не верил даже когда представлял вытащенную из семейных архивов скульптуру какого-то полуголого грека. Собственного изготовления, разумеется.
— Пройдёте до конца коридора и налево, — короткий отцовский кивок. Я делаю широкий уверенный шаг в указанном направлении, и на всякий случай одёргиваю кончики рубашки. У женатого на моей сестре человека выглаженными бы оказались платки для протирания очков, куда уж там скрыться маленькой складке на одежде. Стараясь не обращать внимание на давящую атмосферу вымершего человечества, привычно царящую в школах после обеда, останавливаюсь в нескольких метрах от искомой комнаты, делая глубокий вдох. Пожалуй, без этой ностальгии я бы вполне обошёлся. О, эти бесценные выражения лиц преподавателей, слышавших в первый раз, что я собирался зарабатывать музыкой. «Маркус Харт, вы официально просрали свою жизнь.» И если никто не произносил этого вслух, совсем не значит, что я не слышал.
Расправляю плечи. Ровняю спину. И шагаю в сторону обители грымзы с достойным именем. Буковски! Эта фамилия прямо кричала о том, что за дверью находилась дама в преклонном возрасте, явно недовольная отменой указок и физической расправы. Негромкий стук в дверь. Ещё один шаг вперёд. Глаза сразу же выцепляют темную поникшую макушку среди оставшихся в живых, и я спешу подмигнуть Майклу, проходя внутрь.
— Добрый день, я за Майклом, — секундная загрузка, — Хартом. Я его отец, — короткий взгляд в сторону учительского стола. Я слышу сдавленный детский смешок и тут же отвлекаю своё внимание на парты. Попытка усмирить неугомонного ребёнка широко раскрытыми на него глазами. Сознание посылает сигнал, что кто-то отвлёкся, и я спешу к надзирателю этого детского лагеря. — Маркус Харт. У нас не было возможности познакомиться, — наконец я собираюсь с мужеством, чтобы посмотреть своему юношескому страху в самую душу, и протягиваю руку в приветствии. Улыбка во весь рот. Звук бьющегося стекла на заднем фоне. Вместо дракона с трёмя подбородками, зелёными тенями и пугающим оттенком помады фиолетовой смерти на меня смотрит существо далёкое от образа мучительницы с деревянной палкой вместо награды за прилежание. Кажется, что на долю секунды кончики губ опускаются в обратное положение, словно передо мной убили беспомощного котёнка. — Обычно, моя, — в горле застревает ком сопротивления. Будет достаточно адекватно, если я скажу, что передумал? Нет, правда, я всего лишь брат, и этот осточертевший за минуту брак сплошная ложь. — Жена занимается школьными делами, — замазываю замешательство в голосе тянущейся во всю ширину рта улыбкой. Жена, которой у меня нет! Но, как говорится, поздно пить Боржоми, когда ты собственноручно шлёпнул себе значок «занято» на самый лоб. — Но если бы знал, что за этим столом не прячется кошмар всех моих школьных лет, появился бы гораздо раньше, — кто сказал, что я из тех неразговорчивых мужей, боящихся обратиться к другой женщине под угрозой лишения детородных органов? — Я могу его забрать? — всё ещё сверкая рядом белых зубов, интересуюсь под звуки марша в честь всех победителей по жизни.

Наверняка, многим знакомы эти особенные моменты, когда скоротечно сменяющиеся кадры жизни замедляют свой ход? Мир вокруг приглушает яркость, определяя единственную точку напротив. Звуки сливаются в едва различимый фоновый шум. В голове что-то щёлкает... и перещёлкивает обратно, стоит двум ореховым глазам моргнуть лишний раз. Прекрасная картина обретает менее приглядную чёткость в отбивающем «мисс Буковски» голосе. Сбоку всплывает массивная клякса на светлом холсте, определяющая себя как доска, позади разрастается лес парт, и сакральность мгновения делает предсмертный вдох, когда впервые за всю свою жизнь я встречаюсь с взглядом «вы – отец» в свою сторону. Что? Я? Уверен, лишь провидение спасло меня от непонимающего тычка пальцем в собственную грудь и задранных бровей достаточно высоко, чтобы Майкла оставили дожидаться любого дальнего родственника, только бы не отдавать ребёнка в руки обезумевшего папочки.
— I... — кольцо загрузки над головой прилагается. Застываю с открытым ртом, быстро моргая. Слегка дёргаюсь назад, словно надеюсь увернуться от прилетевшей в лоб информации, к которой полусонное сознание явно не было готово. Мы почти у цели. — Don't? — слова наконец-то начинают выходить наружу, но легче от этого не становится. Где-то в недрах души истинный параноик уже решил, что гнусный обман раскрыт, и у радужных стен меня поджидают радужные люди со смирительной рубашкой. К счастью, на помощь приходит логика, складывающая непривычно похоронный вид Майкла с тоном глубинной серьёзности мисс Буковски, и пугающий мир окрашивается знакомыми мне оттенками кабинета директора в конце тоннеля. Меня не сошлют в ад за излишнюю радость, что не я здесь главный провинившийся?
— Oh, — спешно мотаю головой в согласии, стараясь облегчить задачу донесения информации до своей подвисающей операционной системы. Удивлюсь, если она ещё не заметила. — Of course. Outside it is, — но вместо присущего всем недовольным родителям хмурого лица ко мне приклеивается сверкающая во все стороны улыбка, с которой я покидаю кабинет следом за рыжеволосым предводителем детей. И почему у меня не было таких учителей? Слишком резкая остановка прерывает полёт мысли, вновь возвращая на мой лоб колёсико медленной загрузки. Поправляю плечи, дёргаю уголками губ чуть выше, заставляя лицо приобрести ещё более яркую экспрессию беззаботного дружелюбия. Честное слово, если Майкл устроил землетрясение в стенах класса, самое время применить учительские приёмы запугивания. Потому что до сих пор эта строгость во взгляде вызывала совершенно противоположные испугу ощущения.
Она начинает говорить, и вязкая кашица вместо мозгов неожиданно подаёт признаки наличия разума, собираясь в нечто цельное. Брови непроизвольно опускаются вниз. Губы сжимаются плотней. И моя физиономия приобретает несвойственный ей мрачный вид, который, вероятно, смотрится как лёгкое замешательство со стороны. Но как бы мне не хотелось продолжать блестеть рядом белых зубов, улыбка спадает стоит сознанию подкинуть пару достойный причин для нервного состояния мальчика. Интересный факт о раке номер два: если вам кажется, что ваши близкие пребывают в плохом расположении духа из-за вас, вам не кажется. Сестра, родители, немногие друзья осведомлённые о кондиции могли подыгрывать спектаклю «всё в порядке» сколько угодно, однако когда речь касалась детских актёрских талантов, не прочувствовать атмосферу трещащего по швам сердца было проблематично. И не сказать, что Майкл плохо старался, но бить морду одноклассникам было чем-то новеньким в репертуаре божьего одуванчика с шилом в заднице.
— Да, — лишь небесам известно с чем именно я соглашаюсь. К моей удаче, мисс Буковски оказывается не только обладательницей титула милейшей учительницы года, выданного ей мной же несколько секунд назад. Кажется, кто-то действительно беспокоится о судьбе маленьких людей и их бестолковых дядей, изображающих из себя не Бог весть что. Сжимающееся нутро делает короткий выдох, и потерявшаяся в остром уколе чувства вины улыбка возвращается вместе с приглушённым смешком. — Что? Я выгляжу совсем беспомощно? — неловко пожимаю плечами, — Спасибо, что беспокоитесь за Майкла. У него, — резко морщу нос, — Непростой период. Он конечно может быть неусидчивой занозой, но он никогда не проявлял агрессии. По крайней мере, дома, — острое ощущение, что мне стоит закрыть рот не проходит. И стоит поблагодарить человека напротив, она решает не наблюдать за моим стремительным погружением в зыбучие пески отсутствия опыта в подобных ситуациях, беря штурвал ответственного родителя в свои руки. Впрочем, окажись на моём месте фиктивная жена, боюсь, всё было бы в разы хуже. И вовсе не для неё. Спорю на десятку, если бы Майкл и увидел мороженое сегодня, то скорей всего на своей голове.
— Нет, что вы, наоборот, — однако, прежде чем я успеваю договорить, на горизонте появляется нечто, напоминающее образ из юношеских кошмаров, и фразы растворяются в недрах подсознания. — Okay, — улыбка, кивок. Стараясь не пересекаться взглядами со проплывающей мимо женщиной, фиксирую своё внимание на ярком пятне перед глазами. Окажись миссис Симпсон на месте преступления, предполагаю, что вряд ли бы здесь было место добродушному совету не испепелять мальчика за случившееся. Бесконечные тридцать секунд ожидания заканчиваются, и я протягиваю руку Майклу, дёргая кончиками губ вверх, чтобы развеять ощущения марша на казнь. — Да-да, всё в порядке, — смешок, следом за которым голос делается тише, — If she was his teacher, I would stay away from this place for as long as I could, — шепчу, слегка наклоняясь в сторону своего путеводителя. Когда кабинет оказывается достаточно далеко, я возвращаю привычную громкость интонациям, добавляя, — Have you seen how she looked at you? Like the Lord of the Evil, — многозначительно вскидываю бровями и округляю глаза, чуть сильней сжимая детскую ладошку. До ушей долетает едва различимое кряхтение, и с души падает один из камней беспокойства. Никто кроме меня здесь не придавался внутренней истерике. — Could you give us a moment? — оказываясь перед входом в обитель главного карателя на районе, обращаюсь к мисс Буковски, и когда та пропадает из виду, наклоняюсь к Майклу. — Тебе не обязательно туда ходить. Посиди на скамейке, а потом я выйду, и ты сделаешь очень виноватое лицо и извинишься перед директором. Быстрее раскаешься, быстрее свалим отсюда, — подмигиваю, и, дождавшись кивка, спешу в место, с которым не собирался встречаться в ближайшую вечность.
Похоже, что попытка не пережить пробуждение была предварительной расплатой за череду удачных стечений обстоятельств. Когда мужчина в костюме начинает интересоваться причинами бунта на корабле, мой рыжеволосый проводник покидает помещение. Второй душевный камень валится с грохотом, избавляя всех от неловкой паузы, когда отец окажется не отцом, а поездка в смирительной рубашке не только порождением воспалённой фантазии. И если поначалу на меня уставляется очевидное «что я вижу» выведенное на лбу, с появлением переменных вроде «дяди», «матери-одиночки» и «пропавшего с горизонта папы года» суровость сменяется понимающими согласными кивками. На территории души случается камнепад, после которого я с облегчением выдыхаю. Официально заявляю: здесь не только мой племянник заслужил свою порцию мороженого. Через четверть часа мою ладонь наконец стряхивают тяжелым рукопожатием, проклятое место выпускает меня наружу и Майкл выполняет порученное ему задание, получая проходной билет подальше отсюда.
К превеликому счастью, на пути к выходу обнаруживается отсутствие школьных вещей, и нутро как-то слишком оживлённо реагирует на необходимость навестить классную комнату ещё раз. К превеликому несчастью, стоит мне переступить порог, взгляд натыкается на третье лицо, наводящее на мысль, что передо мной сидит мать пострадавшего. И кто бы мог подумать: в одно мгновение между нами падает ментальная блок-стена, выстроенная проснувшимся отцовским инстинктом. «Можешь испепелять своими коровьими глазами кого хочешь и сколько хочешь.» Исполненный молчаливой серьёзности, я прохожу мимо реинкарнации Джаббы Хатта, перекидываю через плечо рюкзак и начинаю улыбаться, лишь останавливаясь напротив причины своего рвения к источнику знаний. — Мисс Буковски, вы лучший учитель, который мог случиться с Майклом и со мной в том числе. Считайте, что вы заполучили зрителя на все детские утренники. В благодарность могу лишь пообещать вам, что подобного больше не повторится. И дико извиняюсь за лишние беспокойства, — широкая улыбка, за которой обычно следует совсем не то, что происходит в следующую секунду, — Хорошего вам вечера. До свидания, — разворот. Seriously? Серьёзней не придумаешь. Ещё более занятым я не чувствовал себя ни разу в своей жизни. Впрочем, как говорится: lose a battle, win a war. И хотя я слабо представлял с кем именно собирался воевать (разве, что со своей прорезающейся всегда кстати тупостью), никто не был готов сдаваться. Настолько, что отчаянные меры в виде допроса с пристрастием ничего не подозревающего Майкла не показался мне совсем не вовремя. В конце концов, кто здесь только что избежал материнского трибунала?
— В следующий раз, когда будешь рассказывать про школьную ярмарку, не забудь упомянуть, что у вас преподают очень рыжие и очень симпатичные учительницы. Я бы пересмотрел необходимость обзавестись плетёным браслетом из розового бисера, — придерживая дверцу автомобиля, ловлю на себе довольный взгляд, явно забывший о перенесённых страданиях. Тем лучше, — Что!? — корча рожу непонимания вновь вызываю громкий смешок. — Пристёгиваться кто собирается? — удивлённое лицо сменяется грозным видом, и в следующий момент я тыкаю маленькую фигуру в бок. Ещё раз. И ещё. Ровно до тех пор, пока не слышу крики капитуляции. — Вот так бы сразу, — брови вверх, хлопок дверью. Падаю на водительское сидение. Поднимаю голову на дорогу. Мисс Буковски! Удивительно, что детский восторг от «невероятной случайности» остаётся в пределах внутренних монологов. Чего нельзя сказать о влиянии на мгновенные решения, которые происходят следом. Звук мотора разбавляет лёгкий приступ безумия, накативший на водителя, и торможу я уже находясь на уровне с женской фигурой. Скрип открывающегося окна.
— Здравствуйте, — тридцать два зуба в силе, — Ещё раз, — как и титул самого общительного отца. — Мы решили последовать вашему совету и отправиться за мороженым, — и прежде чем меня поблагодарят за предоставление ценной информации, я быстро добавляю, — Предлагаю вам одну порцию, — где-то здесь несуществующая жена сцепляет руки на моей шее и начинает постепенно смыкать пальцы, но сознание вовремя вычёркивает бестелесные составляющие жизни, воспринимая всё на редкость обыденно и невинно, — Или услуги водителя. В качестве компенсации за причинённый моральный ущерб, — и если кто-то заподозрил меня в плохих намерениях, спешу убедить, что здесь нет абсолютно ничего противозаконного. Всего лишь мороженое. Всего лишь машина. Всего лишь поссорившийся с мозгом папочка, поджидающий молодых учительниц за поворотом. Наверное, стоило взвесить все «за» и «против», прежде чем что-то делать. Наверное. Стоило.

Даже самые воинствующие холостяки когда-нибудь задаются вопросом о возможности поворота на сто восемьдесят градусов на пути расстановки жизненных ценностей. Смею предположить, вероятность возникновения подобной экзистенциальной дилеммы прямо пропорциональна количеству свечек на праздничном торте, и, когда их число стремительно движется к отметке в тридцать лет, избежать навязчивой мысли относительно невозможно. Уже представили себе портрет вечно молодой рок-звезды, испуганно округляющей глаза от обручального кольца, отдающего атмосферой звона цепей на заднем плане? Спешу расстроить, мне не удалось смешаться с прозаичным стереотипным образом приспешника секса, наркотиков и рок-н-ролла до седины. Не стану заставлять угадывать, что именно послужило отказом от пестрящей блёстками картинки семейного счастья, просто предложу выбрать среди списка безграничных возможностей подобного будущего. Разбить чьё-то сердце не дожив до свадьбы. Не увидеть ребёнка до его рождения. Уйти с отцовского поста до того, как твоё лицо пропечатается не только расплывчатым изображением в подсознании маленького создания. Глаза разбегаются от богатства выбора? Вот и я о том же.
Мелькала ли эта часть рассуждений о высоком в голове, когда я совсем не неожиданно сверкал улыбкой в сторону очередной мисс Буковски? Едва ли. Стоит поблагодарить окутывающую меня ауру типичного представителя скачущего на сцене под залпы барабанных установок. Прочная защита от желающих получить руку и сердце была обеспечена. Да и, сказать по правде, без неё в моём окружении не появлялись ценители посиделок на домашнем диване под дурацкую комедию. Только вот с каких пор боевой раскрас тёмных теней и яркой помады с юбкой, которую тяжело назвать своим именем, встали в один ассоциативный ряд с рыжеволосыми школьными учительницами с эффектом затуманивания сознания розовой дымкой? Слишком сложно думать о таких нюансах, когда открываешь чувство юмора в собеседнице и начинаешь бороться с явным желанием поморщить нос на кабинет директора, продолжив куда более интересное знакомство. И если хрупкий огонёк надежды на выветривание сбивающих с толку ощущений из организма жил во время взрослой беседы, уверенные шаги в сторону классной комнаты, где интересующий объект находился as always, затоптали последнюю веру в мои способности сотрудничать с логикой и здравомыслием.
— Надувать шарики? — вероятно, сейчас самый подходящий момент, чтобы запечатлеть блаженное лицо на фотографии, потому что с таким воодушевлением я обычно выходил на сцену. Никто не потеряет челюсть, если я скажу, что дело тут было вовсе не в шариках? «Украсьте класс.» Читать: приходите ещё. А я вовсе не принадлежал к людям, которых стоило приглашать по десять раз. — It's settled then, — осталось только подпрыгнуть и вдохновенно махнуть кулаком, словно мечта всей моей жизни только что осуществилась, — Следующий праздник – и я весь ваш, — главное, не акцентировать внимания на двусмысленности заявления. И вообще, с каких это пор надувание шариков интерпретируется в ключе предложений подняться выпить чая? Отбрасывая секундное недовольство внутреннего голоса в кучу с рассудком и «на самом деле нет» женой, я всё же заставляю себя покинуть опасную зону. Не так-то сложно, когда в твоих руках обратный билет с открытыми датами.
Не знаю, как родительская ассоциация, но клуб верных мужей явно перечеркнул моё имя красным крестом. Зачем дожидаться далёких туманных завтра, когда сегодня и есть тот самый день, который стоит вдыхать полной грудью? Впрочем, я не был уверен в том, что мисс Буковски придерживалась подобной философии и пережил маленькую смерть длинною в осознание красочного образа, в котором я себя измазал, казалось бы, безобидной маленькой ложью. И в момент, когда воображение рисовало оскорблённый отказ, подкреплённый тирадой о моральных ценностях, до ушей долетело внезапное согласие. Поверьте, совершенно неуместные на лице бессовестного грешника проявления глубинного удивления в виде задранных бровей не заставили себя ждать. Она садится? Садится? Серьёзно? От короткого замыкания в системах жизнеобеспечения я почти забыл открыть пассажирскую дверь. К счастью, ключевое слово здесь оказалось «почти».
— Я бы пережил даже трёхкратное «здравствуйте» для мисс Буковски, ты не согласен? — поднимаю глаза на стекло заднего видения и вопросительно задираю бровь, смотря на Майкла, — I mean, as she said, unlike others, she is twenty three and has long red hair. So, I guess we can forgive her for excessive presence today, — сдавленный смешок, взгляд на кресло справа от меня. Судя по тому, что мне удалось выяснить за недолгую беседу в школьных стенах, у собеседницы не было проблем с юмором, к которому некоторым требовалось приложение в виде таблички «я не серьёзен, только не плачь». Очень хотелось поинтересоваться: с чем вообще у моей собеседницы были проблемы, ибо настало время показать их во всех пугающих красках! Иначе один Маркус Харт очень сильно пожалеет обо всём, что включало в себя рассказы про отцовство и брак. Резкая смена направления беспокойств. Точно! Мороженое! Дёргаю шеей, убирая выбивающиеся волосы со лба, хмурю брови, запуская тяжелый процесс выбора... — Смею предположить, что мы едем за мороженым на фестивале танцев, — мгновенно поддерживаю спасительный вариант, без которого были все шансы отправиться в другой конец города, просто потому что именно то место показалось бы мне единственным достойным нашей неоднозначной компании. — И заодно проверить, насколько у нашего гида хороший вкус, — никакого намеренного давления, что вы. Через несколько секунд голова находит ещё одну проблему, требующую незамедлительного решения. — У мисс Буковски есть имя? — кидая спешный взгляд направо, сверкаю широкой улыбкой, а затем изображаю испуг на лице, — Если, конечно, она не предпочитает, чтобы к ней всегда обращались как из-за парты, — возвращая всё внимание на дорогу, дёргаю бровями. — And also, — на этот раз приходится остановить позыв повернуть голову в бок, чтобы не походить на шарнирную собачку, прилепленную на торпедо, — My mother calls me Marcus whenever she is angry with me. So, please, call me Marc, otherwise I'm going to assume that I should duck and cover important stuff, — как и следовало ожидать, не очень-то случайная попутчица постепенно отметает все сложившиеся за двенадцать лет обучения стереотипы о людях со стороны доски. И всё бы было в разы проще, если бы не отчаянное желание Майкла способствовать продолжению обмана. Сомневаюсь, что мой родной ребёнок называл бы меня отцом с таким усердием. Но, что сделано, то сделано?
— Oh, no, — мгновенно мрачнея, меняюсь в интонациях, приближённых к траурным, — I can't talk about this or I'll have to kill y... — но некоторым пассажирам нет никакого дела до моей попытки глупо пошутить. С заднего сидения доносится гордое обозначение моей профессии, и мне не остаётся ничего, как хмыкнуть и улыбнуться. — Yes! — с дополнением в виде воодушевлённого кивка, — Talented. Singer, — как там говорят? Устами младенца? Ну, вы поняли. И я совру, если скажу, что душа не исполнила радостный аккорд, стоило слуху уловить нотки восторга от рыжеволосой учительницы. — Oh, God, — широта улыбки стремительно растёт. Пара медленных отрицательных кивков. Кто-нибудь прикрутите мне шею в одно положение, иначе я не перестану дёргать ей в противоположном дороге направлении всякий раз, когда обращаюсь к новой знакомой. — You were sent to change my perception of school teachers. I'm glad you don't think that I'm a srew-up who does something very stupid for living, — если вам показалось, что тема призрачной супруги была удачно проигнорирована, вам не показалось. На фоне включается звук поворотника, заглушающий мысли «на тему». Тем более, не было похоже, что кого-то беспокоило наличие обручального кольца, которое, вероятно, затерялось утром на умывальнике. И одна версия объяснения происходящего мне не нравился от слова совсем. Am I not enough rock-n-roll for a school teacher?
Но так как никто не бежал прочь, настойчиво проталкивая себе путь сквозь толпу к заветной лавке, разум довольно быстро откинул прочь грустные идеи, что я растерял всю харизму с тех пор, как стал вновь запоминать имена женской части населения и интересоваться чем-то кроме удачного внешнего вида. — Одно шоколадное для молодого человека. И поторопитесь с фисташковым, пока эта женщина не откусила вам его вместе с рукой, — поворот в сторону Лиллиан, негромкий смешок, и я возвращаюсь к стойке, напрягая все не затронутые опухолью извилины. Думаю, все уже поняли кто здесь чувствовал себя Гомером Симпсоном с обезьянкой в мозгах, когда речь заходила о простых повседневных решениях. — Давайте, — протяжная пауза, после которой указательный палец правой руки тыкает в сторону зелёной массы, а следом левая рука дёргается в противоположную сторону, заставляя несчастного человека за прилавком собрать глаза в кучу. — Извините, — встряхиваю ладонями, разнимая случайный крест, — Фисташковое и ванильное, — по крайней мере, день продавца стал на процент лучше, судя по донесшемуся смеху из-за кассы. Кому-то весело, а ведь кому-то приходится с этим жить.
Забираю стаканчики и вручаю их своим спутникам, стараясь обогнуть скопление людей, чтобы иметь возможность слышать что-то кроме музыки, разбавленной неразборчивыми возгласами. — Stop! — неожиданное восклицание, за которым следует моментальная остановка. И пока моя собеседница не понимает, что случилось, я продолжаю непонятные возгласы. — This! What you do! Stop it! — широкие глаза на причину моего недовольства. — Мне двадцать восемь! Не семьдесят! И если я плохо сохранился, то не хочу об это слышать, — несмотря на грозный тон, сверкающая улыбка должна скрасить ощущение того, что я злюсь по-настоящему. Резко щурюсь. — Or else you'll have to call me Your Highness Marcus Augustus Hart. There is no option C, — и невзначай пожимая плечами, делаю шаг вперёд, наконец отвечая на изначальный вопрос, — Джордан... — неуверенный взор на мисс Буковски, — «Я пою как Бог» Смит? — готов биться об заклад, что второго такого точно не существовало. — Стыд и позор тому, кто не знает его. Мы учились в одном университете, и да, у него феноменальный голос, — замолкаю, но тут же добавляю, нервно смеясь и морща нос, — Боже, я чувствую себя в зоне риска. Вдруг он помнит все страшные сплетни, а мне ведь только-только начало казаться, что я произвожу хорошее впечатление, — громкий смех. Никто не видит как беспокойно ёкает сердце того, кто сочинил историю про отцовство. Где-то здесь грешная душа должна вспомнить, что любая ложь когда-нибудь открывается миру. И даже если Джордан не был из тех, кто следил за главными скандалами среди сокурсников, не узнать про некоторые, увы, мог только лишённый всех органов, отвечающих за слух. Будет неловко, если неженатый Маркус внезапно обзаведётся детьми, о которых умалчивал все пять лет обучения? Но кого бы это волновало.
— Ну, всё! — всплёскиваю руками, корча глубокое разочарование во всём мире, — Теперь не засну, пока не узнаю название этой группы, — пауза на то, чтобы запихнуть в рот, как выяснилось, достойное нашей компании мороженое, — И, видимо, мне придётся провести бессонную ночь, потому что нельзя менять мужскую компанию на караоке бары даже с самыми лучшими учительницами, — смотрю на Майкла и хлопаю последнего по спине, — Когда ещё мы сможем избежать сна в десять и пирога с брокколи по фирменному рецепту мамы? — запугивающее движение пальцами на манер призрака. Добиваясь одобрительного хохота, возвращаю внимание к Лиллиан, — Но будет непростительно, если мы не проводим мисс Буковски, после того как бессовестно украли её среди бела дня. И наша следующая остановка? — цель задана, и я одобрительно киваю, следуя за своим сегодняшним путеводителем. Однако пока на поверхности всё ещё продолжается непринуждённый разговор, за маской не обременённого мирскими проблемами лица происходит коллапс местного масштаба. Рассказать? Не рассказать? Зачем? И, правда, зачем! Ведь каждый день я встречаю очередную лучшую учительницу. И каждый день в копилке бесконечных друзей женского пола прибывает. Кому нужны «братаны», когда жизнь подсовывает столько возможностей окружить себя высокими каблуками, с которыми вы будете обсуждать её очередного парня и твою выдуманную жену! Движение непредвиденно останавливается. Совсем кстати. Иначе и без того дышащие на ладан мозги бы вскипели.
— Каждые выходные. Когда-нибудь. Я запомнил, — кивок вывеске над заведением. Короткая пауза. Будь прокляты эти «подходящие моменты», которые не наступают никогда. Я открываю рот, чтобы попрощаться, но в привычном порядке язык отказывается слушаться голову, неся в массы своё видение ситуации. — Я должен признаться, — внутри щёлкает невидимый переключатель настроений, и моя физиономия окрашивается в предсмертные краски. — Я думаю, что тебе можно доверять, и ты сохранишь эту тайну. На самом деле, — многозначительная тишина, — Я женат на своей сестре и Майкл результат инцеста, — секунда на оценку реакции напротив. Ещё одна многозначительная пауза. Лёгкие не выдерживают, и из меня вырывается звучный хохот, после которого я спешу проговорить, — I'm kidding, just kidding, — быстро машу ладонями в знаке отрицания, — Она, конечно, моя сестра, но Майкл всего лишь мой племянник. И у вас ужасный охранник на входе! Это всё он! Я чуть сердцем не подавился, когда он из-за спины вылез и такой: «Ты кто?!» — яркая интерпретация голоса и мимики прилагается, — И я не знаю. Оно само вырвалось. Я решил, что иначе меня просто не пропустят. Кто же мог предвидеть, что за дверью меня не ждал Джабба Хатт в худшие годы! — виновато чешу пальцем затылок, — I'm sorry. I'm a horrible liar. But! — задирая палец в воздух, — I was enchanted to meet you and we had a great time, — бросаю короткий взгляд на Майкла, — And if it somehow matters, I am not married! — шаг назад, широкая улыбка, руки в стороны. — And have a great evening, Lillian! — кто действовал по принципу «вывали всю информацию сразу и оставь собеседника в ней тонуть», тот я. Мне показалось, что так больше шансов не получить указкой по пальцам, когда «когда-нибудь в каждые выходные» воплотится в реальность. Вы ведь не забыли? Мне десять приглашений не нужно.

Дверь автомобиля хлопает, ненадолго заглушая навязчивый уличный шум, перебивающийся детскими возгласами на заднем сиденье. Ладони пытаются найти опору в кожаной обивке руля, и я поднимаю глаза, ещё минуту всматриваясь в дверь, за которой скрылось яркое пятно, ворвавшееся в мою жизнь несколькими часами раньше. В сознании мелькает картинка расширяющихся зрачков с оттенком глубинного ужаса, невольно вызывая тихий смех и расползающуюся по лицу улыбку. Встряхиваю головой, на всякий случай повторяя себе, что нет причин волноваться от того, что список интересных личностей только что пополнился совсем не типичным для моего круга общения человеком. Тянущее ощущение внизу живота так не считает. Как и беспокойные удары пульса в висках. Но ведь попробовать убедить себя в обратном никто не запрещал?
— Марк, — доносящееся из-за спины выдёргивает из минутного забвения, — Приходи украшать класс на Хеллоуин, — в салоне наступает короткая пауза, — Ты ведь сможешь прийти на Хеллоуин? — секундное непонимание сменяется таким же быстрым осознанием. Полный разворот в сторону Майкла.
— Конечно, смогу! Ты ещё сомневаешься? — громко хмыкая, корчу гримасу удивления. — У меня ведь нет вариантов. Теперь, когда я пообещал мисс Буковски, — ещё один звучный смешок для убедительности. Подмигивая и поворачиваясь обратно к дороге, я стараюсь не замечать навязчивое «это ведь в конце ноября», повисающее неозвученным беспокойством в воздухе. — Не волнуйся, я не передумаю за парочку месяцев, — убеждаясь в том, что пассажир в зеркале заднего видения повеселел, наконец завожу мотор, чтобы не выглядеть преследователем, собирающимся разбить палатку под окном новой знакомой.
«Не передумаешь?» Воспользовавшись недолгим молчанием, внутренние диалоги не позволяют избежать зарождающейся войны между собственными желаниями и здравым смыслом. Однако на очередное «лучше бы передумал» изворотливое эгоистичное «хочу» находит тысячу причин, по которым идея избегать разрекламированных караоке-баров и детских учебных заведений должна немедленно взмахнуть белым флагом капитуляции. С каких пор Маркус Харт пугается разогнавшегося сердца? И с каких пор разогнавшееся сердце признак приближения катастрофы, с которой не справится медитацией на принципы и установки? Под успокаивающее шуршание колёс, я наконец списываю возвращение в далёкие пятнадцать, когда реакции на девочек напоминали залп фейерверков, на пострадавший от отсутствия сна мозг и непривычное последним трём годам общество. Но стоит на мгновение перестать третировать мысли тщательной цензурой, как сознание заботливо подсовывает плёнку сегодняшнего дня на бесконечное повторение под эхо всплесков хохота от пассажира на опустевшем месте.
my thoughts will echo your name until I see you again
t h e s e   a r e   t h e   w o r d s   I   h e l d   b a c k   a s   I   w a s   l e a v i n g   t o o   s o o n
I   W A S   E N C H A N T E D   T O   M E E T   Y O U
Бежать! Немедленно бежать, пока собеседник кажется мне достаточно обезоруженным залпом словесной атаки. В приступе ребяческой истерики я готов рвануть прочь и громко напевать «ла-ла-ла», чтобы не слышать вынесенного вердикта пострадавшей от гнусной лжи во спасение. Что же меня останавливает? То самое выражение лица, после которого кровогоняющий орган в груди перестаёт панически биться, поддаваясь неоправданному веселью, резко сжимается и делает заключительный кульбит, оказываясь глубоко в желудке. Приз за самый действенный взгляд, способный успокоить любой порыв моей фантазии в считанные секунды, заслуженно достаётся Лиллиан Буковски. И, вероятно, стоило предупредить её о победе, потому что взгляда было достаточно! Веющий ледяными ветрами Арктики голос – слишком много для тонких струн души, трещащих от внезапно охватившего фестиваль танцев мороза. Но никто не осмеливается озвучить парад попыток отшутиться от неожиданного напряжения на всех уровнях, казалось бы, приятного знакомства. Последняя спасительная шлюпка: я нелепо улыбаюсь, не замечая, как хмурю брови в ответ на благодарность, отдающую посылом в те места, про которые Майкл не должен был узнать в ближайшие пару лет. И прежде чем я успеваю предположить, что возможность спасти ситуацию ещё не утеряна, происходит что-то пострашней арктических ноток в интонациях и испепеляющих лазеров из глаз. Настолько пострашней, что первую секунду хрупкий процессор за черепной коробкой не справляется с сигналом стихийного бедствия, заставляя меня застыть на месте. В один миг уголки губ перестают замазывать неловкость, непроизвольно падая вниз. Разряд. Сплошная линия пульса едва различимо подскакивает, продолжая звенеть заполняющим пустую голову писком. Разряд.
— Лиллиа... — следующий рывок следом натыкается на преграду в виде пальца, направленного в грудь, и мне требуется внушительное количество времени, чтобы пережить и смириться с очередной молниеносной сменой кадров и настроений перед глазами. Восклицания Лиллиан ударяют каплями по макушке жертвы мастера пыток, пока перед ней вырисовывается образ шарнирной куклы, застрявшей в одном положении и крутящимися спиралями вместо зрачков. Я бы обязательно возмутился на счёт действительно жестоких выпадов, если бы мог. — I don't, — зомбируя фигуру перед собой, выдавливаю ответ на вопрос потерянным в пространстве тоном. И пока, как оказалось, театральный гнев мисс Буковски обрушивается на случайного соучастника, я использую подаренный момент на восстановление душевного равновесия. Кажется, настал час объявлять следующую номинацию, в которой рыжеволосая убийца спокойствия выходит победителем вне конкуренции. Может быть, хватит портретов с пометкой #1 на территории моих взглядов на важные аспекты личности для одного дня? «Не хватит!» — разносится запоминающимся женским голосом в ушах.
— You have no idea how happy I am to hear that! — вырывается выдохом облегчения, и это всё, на что хватает моих лёгких до того, как причина душевных инфарктов вновь беспокоит гудящий от перегрева мозг. Смею предположить, в таком состоянии любой относительно легальный способ искупить вину был бы воспринят с неподдельным энтузиазмом. Лиллиан загибает первый палец, и дыхание постепенно приходит в норму, стирая с моего лица выражение бестолкового счастья. Второй палец пропадает из под носа – потерявшаяся в нахлынувшем ужасе улыбка возвращается на своё место. Лиллиан замолкает. — Yes! — возглас сопровождается одобрительным кивком, — YES! — на этот раз к комбинации улыбки и сверкающих радостью глаз прибавляется нервозный смех, как результат бездушных экспериментов над ранимой натурой. — Just... wait a second, — шагаю навстречу, тянусь к руке девушки, заключая её в свои ладони, чтобы удостовериться в том, что человек напротив настоящий, — Okay. Good. You're not my imagination's product and you're still here, — громкий выдох, после которого Лиллиан возвращается свобода, — And you're telling me that I am cruel? — задранные брови и соответствующая пищащая интонация. — Lillian Bukowski, I have to admit, you're nothing like people I've met before, — и, наверное, дело даже не в том, что обычно я с триумфом восседаю на троне главного шутника в компании. Однако вместо того, чтобы разбираться в ускользающих от внимания причинах, я предпочитаю заняться исполнением озвученных ранее желаний. — Let's go until you figure out another way of giving me a heart attack, — коротко смеюсь, начиная движение к машине. И периодически толкая Майкла в бок, отправляю остатки мороженого в рот.
Нескольких минут, потраченных на обратный путь, хватает на стабилизирование сердечного ритма. Оказываясь перед автомобилем, я по очереди открываю дверь своим спутникам, оставляя лишь Лиллиан свободу пристегнуться самостоятельно. Возможно, будь мы знакомы больше пары часов, и ей бы было не избежать участи пассажира в детском кресле, но разум решил последовать совету и заняться медикаментозным лечением чувства юмора. По крайней мере, на ближайшее время, пока рыжеволосая учительница не откроет страшную тайну – не лечится. На ближайшее время? Пока? В который раз я затыкаю рот внутреннему голосу, игнорируя предупредительные колокольчики в мыслях, которых быть не должно. Не так-то интересно разбираться с намерениями подсознания, когда перед тобой стоят задачи куда более увлекательные. Например, доказать, что ты являешься талантливым певцом не только на словах чрезмерно выпирающего эго или слишком любящего своего дядю ребёнка.
— About singing... — падая на водительское сиденье, поворачиваюсь к мисс Буковски, — You really want to hear it right now? Cause I guess you are not accepting a record and I'll have to go acapella, — в миг сомневающийся тон сменяется уверенным заявлением. — Don't say anything! Whatever. I'm the wishing well here, so I decide how the wishes are fullfilled. Michael, — я поднимаю глаза в зеркало с экспрекссией искренней серьёзности, — We are going acapella and you are choosing the song. Anything! From Spongebob opening song to ACDC, — знаете, иногда я сожалею, что живу в мире, где не существует возможности предвидеть будущее или хотя бы иметь в запасе парочку купонов на изменение ошибок прошлого. Потому что этот момент входит в перечень достойных причин, чтобы использовать редкий дар. Но прежде, чем вы узнаете почему, хочу сказать, что никогда не думал, что предательский нож в спину я получу от самого безобидного на вид члена своей семьи.
— Let's do «Lying»! — эмоция путешествует от «что я только что услышал» до «ты вообще на чьей стороне» слишком быстро, чтобы уловить все оттенки негодования одного Маркуса Харта.
— What!? How-? Where did you-? Does your mother know you listen to that sh... STUFF? — если кому-то было интересно как выглядит приступ гнева в моём исполнении, вы только что стали свидетелем первого уровня ненависти. Нахмуренные брови. Раскрытый рот. И только широкая улыбка выдаёт правду, что никто не собирается впихнуть в маленького партизана все брокколи мира этим вечером. — Maybe «Lion King»? No? — что-то подсказывало – молиться о милости демона, прикидывающегося безобидным солнышком, было бесполезно. И прозвучавшее «Ты сказал, что я выбираю!» с ехидным хихиканием впридачу послужило доказательством моим опасениям. — And you know the words? — положительный кивок убивает последнюю надежду на спасение из этой череды «как запомниться на всю жизнь». Велика вероятность, не в самом лучшем свете. — God, help me, — шепчу себе под нос, глубоко вдыхаю и распрямляю плечи под звук заводящегося мотора. Идти ко дну, так с честью. — We're doing «Lying». And, by the way, song's full name is «Lying Is A Most Fun A Girl Can Have Without Taking Her Clothes Off», — утвердительно сообщаю, возвращая своё внимание к девушке сбоку, которая до сих пор имела счастье находиться в неведении поводов моего экзистенциального кризиса. Впрочем, услышанное название должно было навести на определённые выводы, — Но прежде я хочу предупредить, что не принимал никакого участия в посвящении Майкла в, — многозначительно поджимаю губы, — Это. И ещё мне было двадцать, моё сердце было разбито и... мне надо было как-то справиться с разрывающей душу болью, — самоиронию никто не отменял. — И прежде, чем ты услышишь результат юношеского максимализма и горящей обидой пятой точки, вобьешь адрес в навигатор? — последний вздох перед тем как каюту горделивого капитана затопит, — А вы, молодой человек, можете готовиться набивать ритм, — компьютер оглашает примерное время прибытия, и мне приходится смириться с происходящим.
Пальцы постукивают по рулю, дожидаясь, когда второе лицо дуэта поймает заданный темп. Наверное, мне пора прекратить удивляться, но сознание не успокаивается подмечать всё новые и новые открытия сегодняшнего вечера. Например, ощутимый ком несвойственного мне волнения, тяжёлым грузом падающий в желудок. Или проявления этого кома в виде дрожащего на первых двух строках голоса и сдавленный смешок, вставленный вместо необходимого вдоха. И чем ближе я подбираюсь к моменту «икс», тем явственней ментальное состояние чувствуется на физическом уровне. Ногти отбивают последний аккорд. — I've got more wit, a better kiss, a hotter touch, a better fuck, — громкий стук ладонями, чтобы заглушить весьма определённые части полёта подростковой фантазии. И где-то здесь организм свыкается с бесконечным внутренним штормом, позволяя мне закрыть глаза на тему, ставшую очагом всех беспокойств. Кому-то здесь было далеко не всё равно на мнение на счёт своих способностей, и даже утешительный вариант «хорошо, но не в моём вкусе» вполне мог оставить неизлечимую трещину на жизненно важном органе. Стоит поблагодарить остановку на светофоре, за время которой я успеваю оценить ситуацию справа: никаких признаков текущей из ушей крови. И импровизированный концерт я завершаю без панически причитающих вторым планом монологов в голове.
I ' M   W O N D E R S T R U C K
b l u s h i n g   a l l   t h e   w a y   h o m e
I'll spend forever wondering if you knew
I   w a s    e n c h a n t e d   t o   m e e t   y o u
Заливающийся смех прерывает вереницу воспоминаний, и следующее, с чем встречается мой взгляд, прилипшая ко рту улыбка во все тридцать два, смотрящая на меня с собственного отражения. — Shut up! — заведомо провальная попытка напугать довольную мальчишескую физиономию. С трудом верилось, что этому созданию семь лет. Потому что Майкл совсем не походил на существующих в слепом коконе детей, которых заботил только обещанный робот на Рождество и купленная банка колы, пока мама не видит. Как минимум, потому что этот невинный смех не был ни на йоту невинен. Машинальный поворот шеи на опустевшее боковое кресло. Намеренно сжимая губы, я воспроизвожу ещё одну яркую картинку сегодняшнего дня:
     — У тебя милый район, — слегка подаюсь вперёд, рассматривая начинающие желтеть верхушки деревьев. — И... мы на месте! — включая аварийный сигнал, шлёпаю ладонями по джинсам и поворачиваюсь к Лиллиан. — Сойдёт за весёлую поездку с историями? — дурацкое желание придумать тысячу вопросов, вот чего мне не хватало для полного комплекта «тебе пятнадцать что ли». И несмотря на отчаянные старания заткнуть фонтанирующий темами мозг, одна всё же вырывается наружу. — Живешь с кем-нибудь или одна? — осталось только скрестить пальцы и поклястся, что под «кем-нибудь» личный интерес подразумевал членов семьи, а не каких-то там лиц противоположного пола, которым стоило немедленно покинуть территорию. Стоп. О чём это я? Приклеивая воображаемый скотч ко рту, я чинно жду мгновения, когда в салоне воцарится пауза, чтобы спасти всех от продолжения беседы ещё на несколько часов. Вполне осуществимая угроза, если вы имеете дело с Маркусом Хартом.
— I guess this is the moment when I wish you a great evening again and you go have fun with Mr. Smith and this cool indie band I am still thinking about, — негромкий смех. Пауза. Но стоит рыжеволосой макушке двинуться к выходу, как я опять нарушаю тишину, — And since I still owe you a wish, I'll see you around, — привет, улыбка «всё очень плохо», о существовании которой я не знал до сих пор, приятно познакомиться. Глупая голова посылает воображению кадр из сценария, которому здесь явно было не место, и я одёргиваю себя, мысленно отмахиваясь от этой розовой пыльцы, заполнившей весь воздух в машине. Хлопок двери. Я заставляю себя повернуться на дорогу. Считаю до десяти. На трёх шея не слушается, дёргаясь в направлении, о котором не сложно догадаться. Спорим, спину Лиллиан Буковски я всё равно провожал с той самой «всё очень плохо» улыбкой? Судя по реакции с задних рядов, спорить здесь было не о чем.