Бывают такие красноречивые состояния физиономии ближнего, что не требуется никакой сноровки вроде научной степени в человеческой психологии, чтобы различить истерику, отделённую от вас неозвученным вихрем мыслей. Ещё при первом знакомстве с жертвой похмелья она была замечена за крайне экспрессивными реакциями на окружающую действительность, а теперь? Окрашенное результатом вчерашнего вечера лицо походило на белый лист с бегущей строчкой наскоро сменяющих друг друга вопросов, не требующих никакой огласки. И чем жирнее и больше становился шрифт, тем шире расползалась моя улыбка, полная доброты и понимания. В какой-то садистской интерпретации этого ощущения я искренне сочувствовал кудрявой голове, гудящей под натиском свалившейся на хрупкие плечи реальности. Кто вообще захотел бы оказаться в достойном зависти положении? Незнакомая квартира, не умеющий смотреться в зеркало механик, делающий вам завтрак, и это она ещё не повстречалась с переменчивыми настроениями моей матери. Хотелось поинтересоваться: не слишком больно звездам падать с неба? Считаясь с комментарием про моё свечение в лучах сарказма, я решил похоронить вопрос вместе с десятком подобных. «Уже жалко?» От пробежавшегося по спине приступа негодования лопатка слишком очевидно шлёпнула по сковороде.
Сердце беззвучно валится в пятки, и каждый звук отзывается гулким эхо в ушах. Откуда кроличьи повадки? Поверьте, никто из присутствующих не хотел, чтобы железный звон напугал остальных жильцов. Веки прикрыты. Едва различимый выдох. Ложная тревога. Единственный, кто нарушал симфонию копошения на кухне, подкрался ко мне со спины, чем заставил вздёрнуть бровями и закатить глаза. Похоже, что в трезвом виде солнышко начинало терять свой азарт к жизни и смелость в общении. Вставая в пол оборота, я вопросительно смотрю на открывшуюся мне картину. — Still looking gorgeous, sunshine, — никаких издёвок. Видимо, это характерная особенность представительниц расы «розовых свитеров» – выглядеть лучше остального людского сброда, даже после того, как блеванула на куртку своего спасителя. — В коридоре. Правая дверь, — тыча в нужную сторону лопаткой, хмурюсь и спешу добавить, — Можешь взять любое полотенце в ящике под раковиной, — ухмылка, тихий смешок. Неловко, когда прощаясь навсегда, прощаешься не навсегда, да, Эйлен? И под злорадство моего внутреннего тролля я уворачиваю огонь на плите и тянусь к подвесному ящику с посудой. Механически рука вытаскивает две тарелки. Секунда на то, чтобы процессор перезагрузился. Пальцем цепляю ещё одну, сопровождая движение недовольным хмыканием.
Первый гость за... Вечность? Не думаю, что для кого-нибудь стало бы сюрпризом узнать, что этот дом не славился большими приёмами или хотя бы редкими посетителями, кроме сиделки из ближайшей больницы. Его неприспособленность переносить больше двух людей практически бросалась в глаза. И несмотря на то, что по логике вещей, я должен был испытывать родные чувства к крыше над головой, мне был понятен панический ужас первой, кто нарушил закон враждебности этих стен к посторонним. Наверное, это как пережить историю Золушки, только в обратную сторону. Хуёвое путешествие. Не сомневаюсь. Только почему во всей этой ситуации чувство стыда начало давить не на красотку-криворучку, неспособную разобраться в собственной записной книжке, а на случайно выбранного соучастника? Чем быстрее этот спектакль инвалидов закончится, тем скорее жизнь обретёт свои не пестрящие событиями краски. Взгляд невольно поднимается на дверь в душевую стоит шипению воды прекратиться. Не утонула, значит, мы на один шаг ближе к прощанию.
— Не перестарайся, — оставляя за бортом рой мыслей, коротко улыбаюсь и огибаю появившуюся фигуру. — Эйлен, ведь так? — поворачиваясь на девушку через плечо, невзрачно подчёркиваю, что с этих самых пор ждать от меня послушного «вы» будет напрасной тратой времени. Она потеряла эту возможность, когда обновила мою любимую куртку частью себя. Если быть предельно откровенным, то могла бы найти способ получше. Как бы я хотел вытрясти из своей башки всякое воспоминание, связанное с очередным клиентом, который должен был затеряться в глубинах памяти по выезду с территории мастерской. Но мокрая личность в пугающей досягаемости сделала всё возможное, чтобы наша единственная встреча прочно вбилась в подкорку мозга. Да кто ж тебя просил? — Тогда прошу к столу, — кивая в сторону одного из стульев, приземляю последнюю тарелку на твёрдую поверхность. — Чай? Кофе? Апельсиновый сок? — несмотря на повисшее надо мной напряжение, наблюдать картину потуг справиться со своими провалами в памяти было занимательным развлечением. Пожалуй, именно попытки моей собеседницы выглядеть достойно, когда пала слишком низко, заставили меня забыть о неприятном ощущении где-то в районе живота, концентрируясь на щедро предоставленной возможности разнообразить её страдания.
— Полагаю, что положительный ответ должен тебя успокоить, — с наигранной небрежностью сообщаю, отправляясь к полке с кружками. Короткий разворот. Брови вверх. Улыбка наивного ребёнка. — Но вот найти все составляющие вчерашнего костюма, — поджимаю губы и пожимаю плечами, отворачиваясь к кухонной столешнице, чтобы заняться приготовлением горячего напитка. К слову, многозначительная пауза здесь оказалась не случайно. — Это будет задачей посложнее, — одно желание: немедленно принесите мне камеру. Или хотя бы мобильник, чтобы я смог запечатлеть каждый миг нашего совместного завтрака. Степень моего хорошего настроения несётся ввысь, а ведь мы находились только на первом этапе быстро составленного плана ментальной пытки. И невнимательность центральной фигуры представления играла мне на руку. Какая жалость, что наша принцесса не догадалась как следует осмотреться в ванной. Могла бы наткнуться на стопочку с потерянными вещами, которые по сценарию летели в разные углы, стоило нам пересечь порог квартиры. А то и раньше. Если честно, я ещё не до конца определился.
Мелодичный голос вновь прорезается, но на этот раз вызывает лишь короткий спазм лицевого нерва, как реакцию на ёмкое «уютно». «Seriously, princess?» — думаю, что экспрессия была соответствующая. К большой удаче, я сохранил остатки объективности и при всём уважении к тому, что я добился на своём бессмысленном пути, «уютно» оказалось бы в самом хвосте списка определений, применимых к апартаментам. Приземляя кружку на стол, я безотрывно вслушиваюсь в слова жертвы алкогольного Альцгемера, стараясь не расползаться в довольной улыбке слишком очевидно. Хмурю взор, отвлекаясь на пакет апельсинового сока, и вдумчиво киваю. — Смотря, что ты подразумеваешь под «страшным», — томный вздох и пожирающий прищур прилагаются. Слышали о фильме «В душе я танцую»? Так вот, в душе я уже откинулся на спинку стула и захохотал во весь голос. К слову, я не сделал этого до сих пор лишь, потому что не хотел прерывать удовольствие на полпути. Будем считать, что это расплата за враньё про уют этой дыры. Или обладательницы обворожительных улыбок, за которой они стояли в очереди, когда все остальные бежали за здравым смыслом, обычно проживали в подобных районах? — Нет, с мамой ты не знакомилась. Тем более, что я очень сомневаюсь, что в том виде, в котором ты была, знакомятся с родителями, — несколько раз прокашливаюсь, — В принципе, никаких травмирующих физически или психологически происшествий. Ну, за исключением, — чем дольше я говорил, тем более возвышенными казались оттенки моих кривляний. По крайней мере, так это задумывалось изначально. — Совсем не помнишь? — опять щурюсь, невзначай тыкая указательным палцем в сторону пола. С миной: да-да, радость моя, именно то, о чём ты подумала. — А потом, — тихо клацаю зубами, изображая челюсти своей рукой. — Но в целом всё было не так плохо, — и интонации были непривычно неуверенными вовсе не потому что я внезапно растерял умение выражаться не заикаясь на каждом слове. Я делаю короткий глоток сока, выделяя себе несколько секунд, чтобы оценить результат кропотливых стараний. Насколько я доволен по десятибалльной шкале? Стерлка бы твёрдо врезалась в десятку, то и дело пытаясь вырваться выше.
Стакан во избежания опасности возвращается на устойчивую поверхность, а я отодвигаюсь к спинке стула, сотрясаясь в первом сдавленном смешке. За ним срывается второй. Третий. И так происходит ещё пару раз с нарастанием в громкости. Глубокий звучный вдох. — Извини, — всё ещё путаясь в словах, валюсь локтями на стол, падая лбом в свои ладони. — О Господи-Боже, — мыча в руки, облегчённо вздыхаю и оборачиваюсь на, вероятно, совсем потерянную гостью. — Ты просто не представляешь какое у тебя сейчас лицо, — качая головой, наконец-то нахожу в себе силы, чтобы не давиться воздухом. — Можешь выдохнуть. Бежать, чтобы вымыть рот с мылом, никуда не надо. Шутка. Мы с тобой не спали. Даже близко к этому не подошло. — если я не переживу сегодняшний завтрак, я не буду жалеть о содеянном. Это воспоминание шторма эмоций на по-детски милом личике стоило каждой произнесённой сегодня лжи. Будто перед тобой сидит представитель грызунов, напихавший себе орехов в щеки, которые вот-вот лопнут от перенапряжения. — Вообще, ты позвонила мне и отчаянно требовала, чтобы я забрал тебя из самого стрёмного бара во всём городе. И что-то мне подсказывает, что всплывшее несколько десятков раз имя Чарли, означало, что ты набирала совсем не автомастерскую, — поджатые в улыбке губы, — Но так как клич о помощи до Чарли вряд ли дошёл, я решил, что моя кандидатура тоже подойдёт. И я приехал, и нашёл тебя, сидящую в самой элегантной позе пацанчика с района под экстравагантной афишей с лосём, и отвёз сюда – в ещё более экстравагантное место. Как раз после того, — осекаюсь, на мгновение замолкая. Сказать по правде, я был готов открыть все кусочки паззла утерянной ночи, но вид побитого оленёнка приклеил мой язык к нёбу. Ткнуть бы пальцем в эти глаза полные растерянной печали, чтобы в следующий раз не мешали мне доводить процесс издевательства до логического завершения. — Как ты с завидным энтузиазмом заверила меня, что мы обязаны устроить тусовку века, — прости, куртка, о твоей жертве никто не узнает.
Резкое громыхание со стороны спальни в один момент стирает с моей физиономии былой задор. Спешно поскакивая с места, я замираю. — Ты в порядке? — громче обычного.
— Всё нормально, Джэкки. Кажется... — я дёргаюсь к входной двери и торможу об косяк. — Кажется, нам понадобится новый торшер. У нас гости?
— Сейчас я схожу за веником, — натянуто улыбаясь растерянному лицу с растрёпанными волосами, практически проношусь безликим призраком мимо Эйлен. Пульс навязчиво долбит по вискам, а сердце прыгает где-то в горле. Итог: тяжело быть законченным мудаком. Не стоило разыгрывать представление из простого объяснения, которое требовалось от меня с самого начала. Что, Джэкки, решил повеселиться с новой подружкой, которая до сих пор остаётся здесь лишь потому, что ей не в чем и не на чем сбежать отсюда? Действительно достойное аваций поведение. Для пущего эффекта следовало запереть мать в комнате, чтобы, не дай Бог, не нарушили твою воображаемую идиллию. Я останавливаюсь, уставляясь на жертву взыгравшего детства, пытаясь подобрать верные слова. Пожалуйста, не пугайся? Только не пялься? Прости, сейчас ты увидишь что-то, на что явно не рассчитывала? Сногсшибательная идея, Джэк. Нервно всплёскиваю руками и тороплюсь оказаться в комнате, чтобы найти маму за попыткой самостоятельно пересесть на инвалидное кресло. — Давай, я...
— Я справлюсь! — резким рыком разносится по спальне. Поднимаю ладони вверх, отступаю назад и поднимаю светильник с пола, внимательно следя за сохранностью туловища сбоку. — Ты не предупредил, что у нас гости.
— Они были неожиданными. Ночью. Это, — заметая в совок осколки от лампы, приподнимаю уголки губ, — Девушка.
— Почему ты не предупредил? Ты должен был меня разбудить! Я плохо выгляжу: мои волосы, они все, — и прежде чем градус самооценки свалится в недра небытия, я бросаю свои занятия уборкой до более подходящего момента и подлетаю к креслу.
— А вот и неправда, — быстро провозя пассажира в ванную комнату, кидаю короткий взор на Эйлен и продолжаю говорить, — Закрой глаза. Живо, — скалясь с наигранным недовольством, тянусь к расчёске. Бубня с заколкой в зубах, собираю волосы в подобие пучка.
— Вы девушки – страшные тупицы.
— Джэк!
— Что!? Вечно вам всё не так. Слишком толстая, слишком худая. Не хочу прямые волосы, хочу кудрявые. Не хочу кудрявые, хочу прямые, — последних штрих и... — А на деле: и так всё прекрасно. Открывай, — короткая улыбка трогает лицо моей матери, и стараясь не упустить мгновение, я тут же выезжаю в сторону гостиной. — Познакомься с Эйлен, — изо всех сил давлю из себя дружелюбие в надежде, что случайная гостья не шарахнется на улицу. — Той самой девушкой, которая так меня задержала в мастерской, — останавливая кресло со своей стороны, возвращаюсь на стул.
— Теперь я понимаю, почему. — издаю тугой смешок, не поднимая глаз на Эйлен. Потому что боюсь встретить там тот самый взгляд, которым нас встречали в общественных местах. И мне должно быть наплевать, но система в сотый раз терпит сбои. — Кэрри. Рада знакомству. — не сомневаюсь, мам, она тоже вне себя от счастья.
— Мы с Эйлен сейчас поедем. Ей сегодня ещё на работу, правда? — наконец нахожу в себе силы, чтобы встретиться с ней глазами. И я не имею ни малейшего представления о том, чего больше было на моём лице: сожаления или полнейшей растерянности. В горле образуется тугой ком, подводя черту под тем, как я ненавижу чувствовать то, что сейчас происходит. — Я как раз говорил ей о том, что сложил её вещи стопкой на стиральной машине в ванной комнате, — почти выдохнул. Увы, ключевое слово здесь «почти». Беда приходит как раз оттуда, откуда её ждали.
— Ты даже не покушаешь с нами? — сжимаю веки, будто мне сделали укол в задницу. — Никак не составишь нам компанию на пять минут? А потом побежишь собираться, — где-то на этой секунде я проглотил собственное сердце. Закусывая губу, я тянусь к приборам и отламывая кусок яичницы, тороплюсь заткнуть рот своей матери едой. «I'm sorry,» — и как бы я ни хотел, чтобы голос подсознания твердил другое, это действительно единственное, что я могу выдавить из своей бестолковой головы. Не я испортил генофонд своей семьи. Не я заливал в Эйлен литры алкоголя. И уж точно не я жал мимо нужного имени на экране мобильника. Но стоит градусу адекватности происходящего пошатнуться, как мистер объективность во мне дохнет печальной смертью, а все лестные комментарии в момент нашей первой с Эйлен встречи обретают какое-то сакральное значение. Именно поэтому я стараюсь избегать зеркала, солнышко. Не шибко красивый пейзаж смотрит мне в душу из отражения. Ничего, скоро мучения закончатся и ты забудешь второсортного механика и его мать, неспособную держать руки ровно больше доли секунды, как страшный сон. Я резко оборачиваюсь на девушку. «Why the hell do you care so much?» Потому что не надо ошибаться номерами и занимать даже малейшую долю моих мыслей, чёрт тебя дери, Смит.