You never know the biggest day of your life is the biggest day. Not until it’s happening. You don’t recognize the biggest day of your life, not until you’re right in the middle of it. The day you commit to something or someone. The day you get your heart broken. The day you meet your soul mate. The day you realize there’s not enough time, because you wanna live forever. Those are the biggest days. The perfect days.

LIKE A PROMISE

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » LIKE A PROMISE » MARCUS AND LILLIAN » if my life is like the dust


if my life is like the dust

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

IF MY LIFE IS LIKE THE DUST

PG-13 [FLASH]

http://funkyimg.com/i/2dEGf.png

НА ЧАСАХ: 21:09, 01.04.2016; В НАВИГАТОРЕ: ГОСПИТАЛЬ САН-ДИЕГО; ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

«Do you know how sometimes – when you are riding your bike and you start skidding across sand, or when you miss a step and start tumbling down the stairs – you have those long, long seconds to know that you are going to be hurt, and badly
Jodi Picoult, My Sister's Keeper

0

2

«Вызовите скорую». В бурлящем котле обрывочных мыслей, настойчивая идея пробивается наружу, застревая между стиснутыми от режущей боли зубами. Я упираюсь глазами в чёрные от уличной грязи линии на плитке и напрягаю голосовые связки ещё раз, не издавая ни звука.
«Вызовите скорую». Тёмные пятна перекрывают картинку расплывающейся действительности, и то ли от испуга, то ли от бессилия я отпускаю пульсирующие виски, ища слабыми пальцами опору. Я слышу грохот. Резкий стеклянный треск, на секунду заполняющий всё пространство вокруг.
Вызовите чёртову скорую, — неужели вышло? Но голос слишком высокий. Словно не мой. Я чувствую как теряю равновесие, скользя ладонями по холодной поверхности, покрытой редкими каплями. На короткое мгновение тяжелое от усталости тело становится совсем ватным, позволяя забыть о разрывающейся черепной коробке. Удар. Звон. Тишина.
Я часто представлял собственную смерть. Ещё будучи девятилетним мальчишкой, только что узнавшим о лживости сказки про Питера Пэна, я разукрашивал воображение изощрёнными сценариями, в которых линия постоянного пульса обрывалась под мрачные ноты Рихтера. Впрочем, тогда я не имел ни малейшего понятия о личности композитора, способного вызвать слёзы одним аккордом, взятым скрипкой. Я был испуганным ребёнком, ищущим спасения в абсолютной константе. И моей абсолютной константой оказалась простая истина: когда-нибудь это закончится. Грубо, внезапно, скоро. Или постепенно, давая редкие паузы на передышку и проблески надежды, что финальная черта не за ближайшим поворотом. Казалось бы, за двадцать лет любой бы подготовился к бестелесной и в то же время пугающе осязаемой дате, помеченной чёрным крестом. Но вот загвоздка, никто не предупреждает: что бы ты ни делал, когда это произойдёт, всё, о чём ты сможешь думать: «Я не готов».
Отчётливое «я не готов» не проносится всей жизнью перед мутными глазами. Какой идиот думает о том, что успел, когда, казалось бы, бесчисленный запас дней сокращается до последних мгновений? Я перематываю стрелки часов в сегодняшнее утро, запутанное в белых простынях и когда-то непривычном запахе шампуня, породнившимся с квартирой за считанные дни. Как бы я хотел не вылезать из этой постели, но вместо уютного убежища мыслей меня ждет шумящий ворох сожалений и недосказанных фраз. Если бы я завернул по знакомому маршруту в больницу часами раньше. Если бы не умолял Купера Эванса откладывать дату операции. Если бы. Слепящая белизной картинка выцветает и желтеет, превращаясь в кадры, которым никогда не сбыться. Недоигранной мелодией, оборванной на верхней ноте крещендо, оставляющей вас с ощущением незавершённости, далёким от того, что принято называть «открытой концовкой». Как глупо. Я был так уверен, что сделан правильный выбор. Что время не имеет значения. Если бы я только знал. Если бы кто-нибудь мог рассказать мне, что наше знакомство окрасит первое апреля совсем не предпраздничным настроением... я бы никогда не переступил тот порог.

O N E   H O U R   E A R L I E R
Don't worry, I'm fine, — сколько времени прошло? Минута? Час? Когда мир решает вращаться с непривычной скоростью, легко упустить скоротечные секунды, проведённые перед шуршащей прохладным потоком воды раковиной. — I'll be out in a moment, — проталкивая приступ тошноты вдохом внутрь, встречаюсь глазами с неуверенным в произнесённом отражении и ловлю себя на мысли, что этому лицу явно бы не помешали румяна. Отсутствие уходящих шагов отменяет возможность поисков косметички (я не шутил), настойчиво подводя к необходимости вернуться к чрезмерно громогласному для организма обществу. — I guess my body doesn't want to decide if it's cold or hot today, — щелкая дверным замком, встречаю девушку на пороге ванной и демонстративно вытираю лицо полотенцем, отправляя его на ближайший крючок. — I hope it's not a flue or something, — не верю ни единому слову, но упёрто продолжаю кривлять комедию, словно на вступительном экзамене в театральный. — Otherwise, some of your guests are going to remember this evening longer that they should have, — смешок, широкая улыбка. Оставляя короткий поцелуй, я спешу сбежать в сторону максимального скопления народа. Однако поддаваясь на неуютное беспокойство, подступающее к груди, разворачиваюсь и добавляю, — I'll go see a doctor tomorrow. I'm fi-i-ine, — я действительно в полном порядке. Если не считать раковой опухоли в правом полушарии, неохотно поддающейся таблеткам уже пару недель. Хотя кого я удивлю подобными сообщениями очевидного? Когда головные боли сменяются редкими просветами, за которыми следует очередная порция головных болей и тошноты от лекарств, перестаёшь драматизировать по поводу каждого неудачного дня. Тем более, если неудачный день решил посоревноваться в важности с событиями судьбоносного значения.
Marc, Barbara is looking for you, — спешный шаг прерывается влетающим в меня предводителем сегодняшнего вечера, явно спасающимся из зоны поражения. Памятуя, что нет страшней материнского гнева, я моментально меняю направление в очаг разразившейся проблемы. Сто пятой по последним подсчётам.
Missis Evans? — сверкающий ряд зубов, появляющийся из-за угла не оказывает должного влияния на женское сердце. — Can I help?
Yes, you can. I told you and Cooper to bring two packs of wine and I can't find the second one, — здесь явно не хватает раската грома в качестве сопровождения и уплывающего на спасательной шлюпке в закат предателя.
Two? I thought, — не предвещающее светлого неба движение бровей женщины напротив заставляет переоценить пойманную на конце языка фразу, — Actually, the store is like fifteen minutes away. I'll get it before anyone can see, — заставляю себя оттолкнуться от дверного косяка, ставшего опорой, и ретируюсь подальше от центра нервной системы праздника, смягчившейся в благодарностях. Взгляд определяет рыжую виновницу повышенного уровня шума в стенах дома.
Hey, — отправляя ладони на плечи Лиллиан, выглядываю из-за спины, — We didn't buy enough wine with your dad, so I'm planning to save the day, — спешный поцелуй в щеку,  — Don't get drunk without me, — два решительных шага в сторону, разворот, полтора шага обратно. — Love you, — притягиваю девушку к себе, стараясь причинить минимальный ущерб помаде. — Call me if your mother remembers anything else, — стоит мне оказаться на крыльце, как лучезарная улыбка растворяется в выдохе облегчения. Большими пальцами я потираю пульсирующие виски, усилием воли заставляя себя пойти к машине.
Чёртов организм. Подобие целостности, разлетающееся в щепки в самые подходящие моменты. Почему бы не сконцентрировать максимальное количество внимания на себе в день рождения Лиллиан Буковски? Порой мне начинало казаться, будто обвинения жёлтой прессы в приступах переходящего границы эгоцентризма имели вполне существенную почву. Хотя бы на подсознательном уровне.
Concentrate on the road, — бубню под нос, щурясь на пропадающий с фокуса асфальт и почти пропущенный съезд. Всего лишь очередной плохой день, который надо пережить. Один из сотни тех, слившихся воедино, которые я хранил в памяти. Купить вино. Вернуться обратно. Продолжить улыбаться как ни в чём не бывало. Save the day. Я проворачивал это столько раз во избежании испорченных годовщин и званных обедов, которыми изобиловала семья Харт. Неужто ещё один – непосильная задача? Переведя дух на подсвеченной вывеской парковке, я уверенно проследовал внутрь супермаркета.
С вами всё в порядке? — отшатнувшись от двигающейся навстречу коляски с продуктами, я изображаю подобие дружелюбной улыбки. «Со мной всё в порядке?» Плохой день. Всего-то. Помнишь, Маркус?
В полном, — слабая улыбка. Плывущий взор в проходящую мимо спину. Нетвердый шаг к заполняющему ряд холодному пару из стенда. И острая боль в висках.

T A K E ,
P R I D E ,
I N  W H A T   I S   S U R E ,
T O ,
D I E .

Наконец мысли утихают. Вечно бушующее сознание устает вести войну с самим собой, поддавшись заполняющей всё тело чёрной тишине. Я не слышу сирен скорой помощи, не чувствовую цепкой хватки врачей и не вижу мелькающих окон домов Сан-Диего в заднем окне. По щелчку пальцев весь мир превращается в игрушечный макет из папье-маше, слишком неправдоподобный и оттого совсем неважный. Впервые встретившись со смертью в крыле детской интенсивной терапии, я был поражён каким удивительно беспечным было лицо мальчишки, не дожившего до своего пятилетия. Казалось бы, вся Вселенная разразилась громом под сбитый плач его матери, но достаточно было перевести взгляд на него, и рокочущая буря превращалась в отдалённое эхо, пока вовсе не стихала.
Как и он когда-то, я больше не чувствую прибивающего к земле груза ответственности за то, что был не в силах изменить. Сожаления, страхи, боль – всё растворяется в умиротворённом пейзаже бурлящей вопреки жизни, убрав призму эмоций, мешавшую сделать раскованный вдох. Белое лицо Майи с посиневшими плотно сжатыми губами. Прижатая ко рту рука Лиллиан, пытающейся остановить рвущиеся наружу осколки души. Обездвиженная фигура отца, боящегося показаться испуганным хоть на мгновение. То, что было концом света для них, виделось мне простой чёрной страницей, изрядно попортившей бумагу вокруг, но не доставшей до той, что впереди. И всё жё, я не могу выбросить из головы детского желания оказаться там. На испачканных и белых страницах будущего, которое запестрит пропусками на имени Маркус Харт. Посмотреть как вырастет Майкл. Сидеть в первых рядах на свадьбе Майи, чтобы она услышала шипящее «я же говорил» в момент обмена клятвами. Врезать по морде тому, кто попробует разбить сердце Кэйтлин. Я хочу быть не причиной, а тем, кто будет держать Лиллиан за руку, когда небо рухней ей на плечи. Я снова восьмилетний мальчишка, смотрящий на утекающую из под пальцев жизнь и готовый плакать от обиды, упрашивая свои «ещё пять минут». Наверное, я единственный, кто стоя на пороге горящего дома, не может радоваться своему спасению, а больше всего на свете хочет оказаться внутри, чтобы ещё раз почувствовать вес ночных кошмаров, преследовавших по пятам.
Are you coming in? — едва ощутимое прикосновение руки к пальцам заставляет посмотреть вниз. — Are you?
Michael? — готов поклясться, стоящий передо мной мальчик был никем иным как...
She's waiting, — нахмурив брови, я уставляюсь на единственную дверь в тёмном коридоре, просвечивающую приглушённой лампой через стеклянную вставку. Никакого огня. Никого. — We can't stand here forever. Do you know what you're going to say? — дверь открывается, и я бездумно иду вперед, оборачиваясь на мальчика в последнее мгновение.
I'll probably say... — я не слышу собственного голоса.

S T A Y   A L I V E ,  S T A Y   A L I V E ,   F O R   M E .
Словно через водяной колпак, тихое пищание разносится по черепной коробке подобно залпам салюта. Удар. Тишина. Удар. Осознание, что я считаю собственный пульс приходит не сразу, но стоит бесформенной мысли проскочить в голове, как я стараюсь раскрыть глаза, тут же сжимая виски от рези, достающей до темени. Пересохшая глотка не позволяет прокашляться, а попытка сглотнуть горький привкус завершается на первом ощущении, будто по стенкам горла прошлись бритвой. Подушечками пальцев я чувствую чьё-то тепло и щурюсь ещё раз. Зрение не ловит фокус, но рыжая макушка выделяется среди мрачных пятен, которые мне удаётся различить. Делая осторожный вдох ртом, я машинально дергаю кончиками губ вверх, усилием шепча: «Hello, beautiful».

0

3

Дело в том, что прошлогодний день рождения одной рыжеволосой особы отгремел под девизом непоколебимого веселья, да такого, что на следующий день Остин, приятель со студенческой скамьи, проснулся с похмелья и оказался лысым. До сюжета «Hangover»-a взрослой (но не очень) компании было далеко, но после недолгих раздумий, виновнице торжества хватило усилий для принятия значимого решения. Собирать круг особых для сердца людей в стенах места, где я провела бóльшую часть своей жизни, и не превращать и так без того несерьезную дату в пучину неисправимых последствий. Поэтому сегодня я полностью доверялась Дэйзи и маме, отчаянно планирующим торжество вопреки свадебным организациям и потоку беременных пациенток. Мне оставалось лишь назвать количество гостей, появиться на пороге после обеда и встречать пришедших словно Бейонсе, красиво раздаривая поцелуи в щеку.
Прохладным утром мне вовсе не хотелось быть Бейонсе. Опыт предыдущего завершения дня показал, что сутки в теплой постели квартиры, заполненной восторженным собачьим лаем, – лучший способ отпраздновать важный день. Но десятки приглашенных с открытками «happy fool's day!» уже спешили выломать родительскую дверь переизбытком чувств  десятью часами позже.

- o u t f i t -
Okay-okay, I let you take your slu... Brook with you. And happy fool's day, she's not a slut! I asked Daisy to put her one the list like first thing two weeks ago. Yeah, eight p.m., and I know! Your crazy friend is waiting for you, — безобидная во всепрощающий день фраза летит в телефонную трубку. Секунда, чтобы прокрутить в голове образ Джордана в вечернем костюме и оценить значимость предстоящего события. Следующая – на едва объяснимое чувство в груди, поселившееся в нем крошечным садовым гномом с самого утра. Справляясь с задачей не опускать уголков губ перед перманентными появлениями родных, я вспоминаю о недавней бессонной ночи, переставившей красную дату на недели назад. Маркус Харт, чье имя каждый раз отдает в сердце многочисленными импульсами, по меркам сознания, требует повышенного внимания в день отвлекающих разноцветных шариков.
Have you seen Marc? — ретируясь в сторону кухни, застаю свою сестру за протиранием столовых приборов. — Long enough, — ее палец указывает на конец коридора, определяя локацией ванную комнату. — How? Your eyes are what, everywhere? — не подавая обеспокоенного вида, секундой позже складываю руки на груди у запертой двери. — Honey? — получая едва различимый ответ под фоновое сопровождение воды, проснувшийся механизм волнения отказывается его принимать. Не внушающее доверия «don't worry» подводит к мгновенному: — Are you sure? — постановка вопроса становится мягче, повышая шансы на степень правдивости с того берега. Игнорирование поджидающей за поворотом тревоги заметно прогибается, стоит паре глаз встретить фигуру, напоминающую белое полотно. Брови неторопливо ползут наверх, смутно соглашаясь с предоставленной безоблачной версией. — I don't want to be a creepy teacher at home, but I'd go to the bed at least for thirty minutes. Just to make sure. Before the guests, — максимум убедительности в голосе. Сокрушительный провал в виде отдаляющейся фигуры, нацепившей маску полной уверенности. Глубокий вдох. Если подумать, разве человек, сталкивающийся со шкалой интенсивности боли почти ежедневно, стал бы подвергать себя необдуманному риску? Меньше всего мне хочется исполнять роль вечно недовольной сиделки, обозначившей своим домом плечи и без того озабоченного пациента. Тем более, если вспомнить кричащую приписку «he's not a patient for you». От того требовательный тон не догоняет исчезающий за углом силуэт, о чем непредусмотрительная виновница торжества еще не раз пожалеет.
Daisy, do you need help? — подметая худшие исходы в комнате ночных кошмаров, театрально заглядываю в дверной проем. — Everything's under control, I wish you'd opened the main door, I hear a car sounds, — порой ее черта включать руководителя неимоверно раздражает. И даже бесит. Но не в день, когда тебе (хоть и приказным тоном)  велят превратиться в Бейонсе. Шаги от стоящего рядом круга прерываются любимым ароматом парфюма и легким прикосновением. — Are you...sure? Лиллиан Буковски, ты можешь не включать паранойю хотя бы при виде широко улыбающегося бойфренда, отпускающего шутки и собирающегося за руль? — Okay, under no circumstances! I'll stay sober, just for you, — прежде чем успеваю проводить его взглядом, удостаиваюсь приятного бонуса. — Love you too, — отрываясь от мягких губ. — Sure, see you in half an hour, — теплой улыбкой я вновь выдворяю перевозбужденное подсознание из комнаты с поселившимся гномом, чтобы минутой позже поприветствовать первых гостей.

_ _ _
you taught me the courage of stars before you left
how light carries on endlessly, even after death

Вы когда-нибудь становились жертвой скользких предчувствий, напоминающих затерявшийся пазл в картине целостности? Прокручивали ли наихудшие сюжеты, где важнейшие для вас лица приобретали несвойственные очертания? Будь то смерть или банальный гнев, подсознательные преследования наверняка сносили почву под вашими ногами. Хотя бы раз. Что до меня, сгущающиеся над головой тучи еще в детстве нарушили шаткую конструкцию мыслить жизнерадостно. Однако, мелкие крупицы из песочных часов постепенно брали ситуацию под свой контроль. Благодаря им я не бежала набирать 911, стоило очередной подруге слечь с высокой температурой.
«Не паниковать по пустякам». Так я жила, и живу до сих пор, перманентно задумываясь о том, что пустяки превратились в утреннее/ дневное/ ночное прочищение организма любимого мной человека. Как-то раз я пообещала ему (и себе) не определять раковую опухоль в правом полушарии главным кандидатом на роль первой темы для обсуждений. К тому же, было гораздо легче спасаться от приступов волнения, когда в твоей команде присутствовал лечащий-врач-тире-собственный-отец. Возможно, я не стремилась надевать маску спасателя именно поэтому. Даже сегодня, в момент, отделяющий от запланированного вскрытия мозга еще несколько дней. Двое дорогих мне мужчин, одетых по- праздничному, почти убедили меня в необходимости раскрошить мерзкого садового гнома сомнений, поселившегося в груди. И по традиции жанра, хотя бы ради чертового дня дурака, мне не следовало им верить.
God dammit, where are you, — попеременно улыбаясь содержимому многолюдного дома, бормочу под нос и повторно нажимаю на кнопку вызова. Чувство безмятежной радости медленно открепляется от эмоциональной оболочки, обнаруживая непрекращающиеся долгие гудки последствием затянувшейся поездки. «Не паниковать по пустякам». Молниеносное правило проносится перед глазами прежде, чем крошечный ком в горле успевает занять передовые позиции. «Оставил телефон на заднем сидении. Не услышал вибрацию из-за музыки в машине.»Hey, are you coming? It's time to start, — голос мамы вырывает из воспаленного теориями мысленного потока. — Yeah, just... It's been an hour, Marc is not answering, and... I don't want to start without him, — голосом подростка, желающим словить от первых отношений как можно больше привилегий. — I'm sure he's on the way. It's friday, people are preparing for the weekend, all these lines... Come on, — железная уверенность в глазах позволяет ненадолго перевести дыхание. — You're right. Let's go.
На удивление, согласиться с розовой версией мироздания становится куда проще. Круг широко улыбающихся близких, собранных за одним столом, ослабляет вес гирек с не обнадеживающими прогнозами, подводя к заждавшемуся окружению. — Well, everyone's here, instead of Marc, so your dad could... Wait, where is he? — прерываясь от тайного ритуала ряда звонков под скатертью, растерянно поднимаю взгляд. — I'm here! Sweetheart, can you come? Um... this sacral moment between fathers and daughters, — Купер Эванс взмахивает ладонью, освещая комнату фирменной улыбкой и максимально шутливо закатанными глазами. Должно быть, я постепенно схожу с ума, но забавный жест отдает в сердце полетом над бесконечным обрывом. Накатом цунами. Чем угодно, но не реакцией, которую я замечаю у остальных. Торопливо перегибаю стол, блокируя пугающий поток картинок. — It's Marc, right? Something's wrong, right? — остаюсь с папой наедине, стараясь не повышать тона, и бегаю глазами по сменившейся в мгновение интонации на лице. — Shhh, — температура его улыбки падает на двадцать градусов, а теплые ладони ложатся на мои плечи, хороня остатки маминых предположений. — I have no time, honey, listen to me ve-e-ery carefully. Now I'm going back to the hospital and get your boyfriend's tumor out, okay? No-no-no, — наблюдая за дрожащей жидкостью в уголках глаз, твердый взгляд приковывает к себе все остатки внимания. — Honey, you have to stay strong, if you really believe in us. I know it's scary, but please, stay strong. Let your mom deal with guests, don't drive and let Jordan or someone else take you to the hospital. Lily, did you understand? — не зараженная паникой часть мозга провоцирует частые кивки. Так понимала ли я? Была ли согласна поверить хотя бы в одну проекцию, где отрепетированный неделями ранее план действий вырыл себе глубокую могилу? — Lily? — колокольчики тревоги звонили в глубинах головы на протяжении последнего часа, но стоило мне столкнуться с пугающей действительностью лицом к лицу, этот звон переместился прямо под лоб. — Yes, — слышу собственный голос, слишком стойкий для человека, не готового к встрече с очередной трагедией на своем пути.

_ _ _
I’d give anything to hear you say it one more time
that the universe was made just to be seen by my eyes

Раньше я не верила в героев произведений, получающих короткую амнезию в стрессовой ситуации и описывающих минуты после как расплывчатый отрывок в ускоренной перемотке. Не верила хотя бы потому, что слепящие воспоминания происшествия происходили со мной еще в далеком детстве. Сведенные брови мамы, мелькающие фонари вечерних улиц, проход до учреждения на ватных ногах – размытые витрины последнего часа существования сужались до крохотного ящика, и вряд ли когда-нибудь собирались закрепиться в подсознании.
Вместо них – твое улыбчивое лицо. Первая прогулка под солнцем, по сей день отдающая теплотой. Неудачные завтраки, совместными решениями превращающиеся в выходные часы под широким одеялом. Шутки в виде сообщений на уроках, смысл улыбки от которых был доступен только Майклу. Оказываясь перед эфемерной проекцией счастливого выражения я задавалась единственным вопросом: «What if it's over?»
Стоит мне появиться в знакомых стенах клиники и попытаться вдохнуть характерный больничный запах, переполненная образами голова взрывается болью. — Lil, it's okay, your father can make it, we know he's a great doctor, — отдает едва слышно с той стороны плотного вакуума. «What if it's not?» Волна неприятных мурашек сопровождает молниеносный мысленный вердикт. Это имеет смысл, так? Если смерть любимых мной людей становится ответом в простом уравнении, почему Маркус Харт, обреченный с детства, должен стать редким исключением? Если бы мне сказали, что я найду ответ в течение следующих десяти минут, я бы заполнила комнату ожидания нездоровым смехом.
Hey! — твердый голос Майи перекликается с крепким объятием, будто вырывая меня из глубокой темноты. Здесь слишком громко, почему здесь так громко? Непривычный шум заставляет прищуриться и позволяет услышать лишь вторую часть предложения. — … они уже начали. На операцию уйдет около двенадцати часов. Купер сказал, причиной стал разрыв аневризмы, с которой они должны... С которой они обязательно справятся. Папа пошел за кофе, тебе принести? — я восхищалась характером Майи Харт с самого знакомства, но не задумывалась о бонусе, включающим в себя и критические ситуации. Я открываю рот, чтобы ответить, впуская в легкие порцию воздуха. Вместо короткого «no, thanks» ощущаю на щеках целенаправленный маршрут прозрачной жидкости, который препятствует явлению разборчивой речи. Неужели это происходит? С какой стати мне быть на перепутье бесконечного траурного горя или же беспечной счастливой жизни в день своего рождения? Если неудачная шутка судьбы – своеобразный знак, я бы согласилась проводить здесь каждую значимую дату. Я обвожу глазами зал и нахожу на кресле миссис Харт, чьи руки заботливо обвивают сотрясающуюся от всхлипов Кэйтлин. Пытаюсь умножить свою боль на десять, чтобы узнать происходящее в их сердцах, и вновь начинаю терять доступ к воздуху. — Here, — единственный человек в зале, определенно знающий, что делать, протягивает мне спасительную бутылку воды, пока улыбающееся мне лицо по ту сторону Вселенной все еще удерживает Лиллиан Буковски на самом пугающем перепутье в ее жизни. «Ты должен жить, чертов Маркус Харт. Хотя бы ради своей семьи и тех, кто тебя любит, ты должен стать исключением.»
Следующие четырнадцать часов не проходят в ускоренной перемотке. Голова все еще не унимается, позволяя невидимым черным щупальцам окутать виски и не поддаваться воздействию успокоительных. Картинки перед глазами все еще варьируются от двух силуэтов в свадебных костюмах до скорбящих лиц в черных, стоящих у края вырытой могилы. Я успеваю обратиться к Богу, попросить тебя у Вселенной в качестве подарка на день рождения, поплакать в компании Кэти, выслушать несколько историй от твоих родителей, влить в себя литр кофе, попытаться убедить маму в том, что держусь и чувствую себя неплохо. Я помню каждый выход ассистирующего хирурга, докладывающего о показателях и ходе операции, помню облегченный вздох после каждого, отрепетированного нами заранее, пройденного этапа. Помню каждую пульсацию в разрывающихся висках, голос Майи, заботливо поддерживающий остальных, бесконечный круговорот страха. А еще я помню самый важный момент. Глаза собственного отца, появившегося перед нами в окровавленном халате, по которым я наконец могла прочесть ответ и выбрать правильную тропинку. И долгожданное «the surgery was a success, he will be fine», занимающее пятьдесят процентов моих размышлений последние четырнадцать часов. Помимо долгих объятий, слез и благодарностей, переполняющих сердца каждого из нас, я прокручиваю в голове еще один яркий отрывок. Скатившуюся по стене Майю Харт, в одну секунду превратившуюся из стойкого оловянного солдатика в хрупкое создание, готовое вот-вот раскрошиться на мелкие кусочки.

_ _ _
with shortness of breath, I’ll explain the infinite
how rare and beautiful it truly is that we exist.

«You're not dead, you're not dead, you're not dead!» Резко открывая глаза, я нахожу себя на кресле в просторной палате, белой, как снег. Сжатое от ужаса нутро отказывается прощаться с неудачным сном, возвращая пульсацию в виски. Немедленно прокрутить в голове последние события, чтобы найти в них твердый намек на реальность. Папа справился с операцией. Семья Хартов уехала, чтобы принять душ и переодеться. Твой капризный мозг почти сутки не хочет мириться с отсутствием в нем раковой опухоли. А я до сих пор боюсь впустить в свою душу искреннюю радость, пока пальцы не отзовутся неуверенным движением в моих прохладных ладонях. — You're okay, love. You're okay, — бросая взгляд на бесконечную ночь за окном, произношу вслух, касаюсь твоего плеча и набираюсь смелости для встречи с очередным кошмаром, где мне приходится выбирать другое направление.
С наступлением утра я соглашаюсь оторваться от палаты на полчаса, пользуясь душем для персонала и пихая в организм завтрак из одного банана, после чего вновь оказываюсь у бледной фигуры со стабильными жизненными показателями. По инерции сжимаю теплую ладонь, наблюдая за размеренным движением грудной клетки. Три. Два. Один. Не веря собственным органам чувств, я вижу, как наполняющая всех положительных эмоций моей души открывает глаза. — Hello, — выплескивая наружу часть накатившей эйфории, еле удерживаю новую порцию слез на ресницах и восторженно произношу на выдохе. — Here, I know you're very thirsty, try not to talk, — тут же протягиваю стакан с трубочкой, все еще опасаясь происходящего в собственном сердце. — You're okay, sweety, everything's okay, we made it. The tumor is gone and we're all here. Your family is on the way and until I press the call button as my dad requested, tell me: are you okay? Or just nod. Your vitals say that you are, but it's been a really long day, so I need your couple of words, — не справляясь с эмоцией голосом психически неуравновешенного. Свободная ладонь ложится на щеку, становясь еще одним неоспоримым доказательством несбыточного и подводит целую Вселенную к единственному голосу, способному оборвать последнюю нить с подсознательными страшными монстрами последних дней.

0

4

I   K N O W   T H E   N I G H T   W I L L   T U R N   T O   G R A Y
I   K N O W   T H E   S T A R S   W I L L   S T A R T   T O   F A D E
W H E N   A L L   T H E   D A R K N E S S   F A D E S   A W A Y
W E   H A D   T O   S T E A L   H I M   F R O M   H I S   F A T E
S O   H E   C O U L D   S E E   A N O T H E R   D A Y

Я никогда не позволял себе быть откровенным до конца. Ещё будучи ребёнком, услышавшим сбивчивые всхлипы матери, доносящиеся из гостиной, я запечатал испуганного мальчишку глубоко внутри, дав негласное обещание никогда не выпускать его наружу. Что бы ни случилось. Сквозь долгие годы я пронёс эту клятву, всякий раз улыбаясь в тридцать два, стоило результатам анализов показать очередное ухудшение. Всё будет хорошо. Я обязательно поправлюсь. Это не конец. Я повторял заученные фразы как мантру, пытаясь разогнать серые тучи, сгущавшиеся над семьёй, и постепенно верил собственным словам. Дважды я выходил из дверей госпиталя, чувствуя как гниющий ком страха в солнечном сплетении растворялся, давая сделать раскованный вдох полными лёгкими. Дважды призрачные прогнозы выздоровления превращались в осязаемую действительность, раздувая на своём пути остатки сомнений. Дважды. Но даже самая твёрдая уверенность может себя исчерпать.
Я никогда не позволял себе быть откровенным до конца и две недели назад нарушил детское обещание. Смотря в дружелюбную россыпь морщинок на лице Купера Эванса, впервые за двадцать лет я произнёс вслух то, что жило во мне годами.
«Я не могу согласиться операцию. Только не так скоро. Купер... ты ведь сам понимаешь, что будет, если я не переживу её? Мне нужны эти две недели. Нужны,» — знаете, существует негласное обязательство всех тяжело больных спасать своих близких от самих себя. Они стараются не жаловаться лишний раз, живут так, словно ничего не происходит, и ежедневные приёмы таблеток – обычный ритуал, не стоящий предельного внимания. И ни в коем случае не произносят громыхающего в тишине «а что если», не покидающего шепчущие мысли даже в самые счастливые дни. Я должен был согласиться. Исполненный непоколебимой верой в успех, я должен был подписать бумаги и лечь под нож, не хватаясь за каждый час, словно он был последним. Но только не в этот раз.
С той самой злосчастной секунды, когда в душащих стенах кабинета прозвучал знакомый слуху диагноз, я незаметно для самого себя перестал верить в то, что у меня ещё есть шанс не провести свой последний день под пристальным надзором ставшего непозволительно родным персонала больницы. Теория вероятности не врала: никто ещё не покупал выигрышный лотерейный билет трижды. И оттого липкий страх перед утекающими сквозь пальцы минутами заставил меня вымаливать ещё немного. Ещё несколько встреченных в мятой постели рассветов; пару приступов смеха рыжеволосой учительницы, явно не справляющейся с безумием собственного парня; один единственный её день рождения.
Hey, — я едва ли слышал себя, всеми силами всматриваясь в измотанное лицо напротив. Не успевая расслышать спутанные мысли, не имея возможности уцепиться за спасительную идею: «I'm not dead.»What? — ни звука. Будто на голосовые связки поставили глушащее устройство, не оставив никаких альтернатив, кроме беспорядочных движений губами. Взгляд не сразу фокусируется на предмете, спешно летящем в сторону моего носа, заставляя меня щурится и хмурить брови. Вода? Точно. Вода. И не рассчитанные силы на глоток тут же дают результат в виде хриплого кашля. «I sound like a grandfather on a death bed.» Я вновь поднимаю глаза на Лиллиан в надежде, что на этот раз организм не подведёт меня, однако вместо собственной речи, слышу лишь дрожащий тон девушки. «Am I okay?» Передо мной мелькает картинка из супермаркета, отзываясь эхом в сознании: «С вами всё в порядке?» Звон стекла. Удары в ушах. Темнота. — Lily, — подобие возгласа больше напоминает прорезающийся сквозь плотный ком звук. Невнятным нервным движением я дергаю ладонью в сторону прохладной руки на моей щеке, хватаясь за неё, будто за единственное правдивое доказательство реальности происходящего. — I guess... I am, — вызванные светом слезы перестают притуплять зрение, позволяя окинуть помещение быстрым взором. — I'm okay. I'm fine. As long as your father didn't sew my ears to my forehead, — находя в себе силы сжать пальцы сильней, словно расцепи я их сейчас, и всё обернётся больной иллюзией умирающего мозга. — How long was I, — веки бесконтрольно закрываются, — How long was? — грудной хрип явного неодобрения несвязных предложений. Усилием справляясь с упорным желанием тела уснуть, опять шепчу. — I'll just wait for them with my eyes closed. Did I say thay you look beautiful? I feel like I didn't. So... here you go. You look beautiful, — последнее, что я различаю, прежде чем пищание приборов и неровное дыхание Лиллиан растворяются в ударах сердца, так это собственное бормотание сквозь подступающий сон.
Когда я во второй раз открываю глаза, вместо Лили на меня смотрит улыбчивая версия моего лечащего врача, явно довольная результатом своего вмешательства. И спустя четверть часа, будучи в состоянии запоминать информацию больше чем на несколько минут, я получаю краткую экскурсию по своей попытке оказаться на том свете, не предупредив лучшего нейрохирурга, которого видела эта земля. Единственное, на что я прерываю красочный рассказ, вопрос о местонахождении Лиллиан Буковски, как оказалось, говорившей со мной несколько часов назад.
I didn't say something weird, did I? God, I don't remember anything, — игнорируя тычки палкой Купера на предмет неисправного фунционирования головы, я пытался утихомирить разогнавшийся орган в груди, готовый выпрыгнуть наружу. Чёрт возьми, Маркус Харт, ты ведь чуть не попрощался с миром в день рождения своей девушки. Лучше бы твои первые слова были клятвой в вечной любви, потому что всё остальное явно не дотягивало до искупающего вину жеста. — Come on, would I be able to do this, if I wasn't fine? — слишком оживлённо скорченная гримаса отзывается острой болью по периметру черепа. — Fuck, I have this strange feeling like someone have cut my brain open, — хватаясь ладонью за бинты, издаю кряхтение, издалека напоминающее смех. И тут же жалею об этом, потому что опция избавления от раковой опухоли не включает в себя моментальное возвращение в привычное состояние.
Because I just did, so do me a favour and follow the light, — останавливающийся в дверях шаг уничтожает последние надежды на смирного пациента, но я не слышу тяжелого вздоха и заключительного вердикта Купера. Прикованный к силуэту в дверном проёме, нелепо улыбаюсь и машинально дёргаю бинт на голове чуть ниже. Вряд ли это поможет, и несмотря на то, что у меня нет ни единого сомнения на счёт безразличия Лиллиан к плачевному внешнему виду, нелепое неуютное ощущение не соглашается уйти на задний план.
Hi, — не опуская уголков губ, провожаю взором движение девушки до постели и тут же приподнимаюсь на локтях. — I'm sorry I fell asleep, — виновато морща нос, настойчиво тяну Лиллиан на явно худшую кровать, в которой ей придётся находиться со мной. — И выиграл конкурс самых неудачных сюрпризов на день рождения, — убирая волосы и останавливая ладонь позади шеи, неуверенно хмурюсь, — Not to soon for stupid jokes? — провожу большим пальцем по щеке и утыкаюсь лбом в лоб, рвано вдыхая от резонирующей по всему периметру черепа боли. — It's nothing, really. Just my head acting like and old casserole, — поднимая веки, встречаюсь глазами убедительным прямым взглядом, начинающим бегать от зрачка к зрачку. — I love you, Lillian Bukowski, you know that, right? — если одеяло хоть как-то спасало бестолковое сердце от разоблачения, то монитор с подпрыгнувшим пульсом не собирался участвовать в утаивании фактов. Ненадолго сокращаю расстояние между губами и отстраняясь негромко хмыкаю. — I mean... they can't lie, — кивая в сторону многочисленных экранов, возвращаю самодовольную ухмылку и ненадолго замолкаю. Казалось бы, что может быть проще, чем произнести вертящуюся на кончике языка констатацию неожиданно счастливой реальности, в которую я так боялся верить? Похожее на выдох облегчения «the tumor is gone» сталкивается с преградой в виде зарождающейся паранойи, едва различимой на фоне трепета в грудной клетке. Почему я не могу радоваться? Как в прошлый раз отпустить бестолковую шутку и перевернуть страницу, не заляпанную ночными бунтами организма и затяжными мигренями? Наверное, в глубине души я знаю ответ, но запуская пальцы в рыжую копну волос, это последнее, о чём я хочу думать.

T H E N   I   C R A C K E D   O P E N   M Y   B O X
S O M E O N E   M U S T   H A V E   P I C K E D   T H E   L O C K
A   L I T T L E   L I G H T   R E V E A L E D   T H E   S P O T
W H E R E   M Y   F I N G E R N A I L S   H A D   F O U G H T

Несмотря на очнувшееся сознание, непослушное тело превращает день в череду пробуждений между визитами семьи, и под вечер палата наполняется раскиданными по полкам кусочками дома. Явно превышающая вместительность моего желудка коробка с домашними кексами от матери. Самодельная открытка от Майкла, сделанная под присмотром Кэйтлин. Томик Джорджа Оруэлла, который, по всей вероятности, отец счёл достойным способом протянуть бесконечные часы до выписки. И ни единого намёка на человека, решившего спрятаться в лабиринтах судебного здания, кроме короткой сводки от родителей, что Майя Харт вышла в своём самом строгом костюме рано утром и с тех пор звонила каждый час, осведомляясь о моём состоянии.
Не уснул ещё? — слегка охрипший голос выдаёт бессонную ночь и явно тяжёлое дело, на котором, надо полагать, моя сестра не могла сосредоточиться из-за каши в голове. Торопясь, я поворачиваюсь к ней и тут же встречаюсь глазами с затёртыми кадрами детства. Передо мной маленькая девочка с осунувшимся от слёз и усталости лицом. Вместо длинных прядей – чуть прикрывающие уши локоны и длинный рассказ мамы о том, что она убежала в ванную и отстригла свою косу, чтобы спасти брата от пожизненной лысины.
Тебе очень идёт, но... ты ведь помнишь, что они отрастают? — негромкий смешок, перемешивающийся с цоканьем каблуков по блестящему полу. Перед моим носом падает пакет, из которого выглядывает коробка с картошкой фри.
Мистеру Эвансу это не понравится, но кому какая разница? — я сажусь по-турецки, освобождая большую часть постели для сестры, вручающей мне контрабанду из Бургер Кинга. — Я подумала, что тебе понадобится парик. А то Лиллиан увидит какой ты страшненький и бросит тебя, — секундная пауза, — Бросит... конечно. Про неё даже шутить не смешно. На самом деле они ужасно мешались весь день, вот я и... прилягу, ты не против? — отставляя в сторону пакет, вытягиваю колени, служащие Майе подушкой. — Как ты себя чувствуешь?
Сказали, что жить буду. А ты разве не знаешь? — на минуту в комнате повисает тишина, поздней сменяясь едва различимым хлюпанием носа, уткнувшегося в мою ногу. Нечёткое «знаю» доносится из одеяла, пока я провожу ладонью по новой стрижке. Взгляд врезается в хрупкие плечи, дрожащие и оттого делающие Майю совсем беспомощной. Сколько ещё раз ей придётся задерживать дыхание на бесконечно тянущиеся сутки, прежде чем в один день врачи выдадут смертный приговор? Сколько ещё раз я проснусь в этой кровати, чтобы узнать об удачной проведённой операции? Я должен видеть свет в конце тоннеля, я должен кричать спасибо небесам за очередной шанс, однако вместо обещанной лёгкости всё нутро обволакивает липкой дымкой беспричинной тревоги.
What if I tell you that I am ready to marry her like... today? Is it me or the cancer that is no longer in my brain speaking? — Майя откладывает успевший остыть бургер и уставляется мне в душу ещё красными глазами.
You do understand that I'm the worst advisor on this one? I don't know. Will she freak out if you ask? She stayed with you despite everything, so... — грудное недовольство бесконтрольно вырывается наружу, и я откидываюсь на подушки, уставляясь в потолок.
She freaked out when I said that I loved her the very first time, — бубню, прикрывая веки.
I don't know big brother. Give you two some time to recover. It's not like she's running away. Like ever. I'm sorry, but this girl's loyalty freaks me out, — Майя останавливается, чтобы неожиданно затараторить сквозь ехидное хихикание, — Although, it might change when we take off your bandages, — увы, согнувшись от самодовольного смеха, никто не видит гневного прищура, нацеленного на сжигание собеседников.
You know what? Fuck you. I'm trying to be serious! It's not even funny! — давясь последним словом, опровергаю негодующий возглас. Наверное, она права. «We have all the time in the world, right?» Но почему мне так не кажется?

. . . and then I asked them am I alive and well or am I dreaming dead? . . .
Поправляя ставшую незаменимой шапку, окидываю палату ищущим взглядом ещё раз. Дергаю сумкой в руке, убеждаясь, что она всё также на месте. Шлепок по левому карману. Телефон. Шлепок по правому карману. Бумажник.
Вроде ничего не забыл, — оборачиваясь на рыжеволосую учительницу, дергаю уголками губ вверх, так и не сдвинувшись в сторону выхода. Потребовались недюжинные усилия, чтобы убедить ощутимо обширную семью Хартов не провожать нас до квартиры, и только клятва на крови поужинать сегодня вместе утихомирила особо рвущихся. Неестественный вдох. Дергая плечами в притворной лёгкости, я шагаю навстречу Лиллиан, беря её за руку. Последний оборот через плечо. — God, I want a huge pizza. Or a hot dog. I won't miss the hospital food, — проходя мимо стойки медсестёр, в последний раз благодарю и тут же поворачиваюсь к Лили, — And they won't miss me, — подавляя злостный смех, прокручиваю в голове картины уставляющихся на меня блюдец ужаса жертв моих театральных криков боли, стоило кому-то приблизиться с иглой. Затыкая беспочвенную истерику, я умудряюсь дойти до коридора, ведущего к парковке, когда резко останавливаюсь и, кидая сумку на кресла ожидания, проговариваю. — I think I forgot George in the nightstand, — не дожидаясь комментария, тут же пропадаю в направлении кровати, на которой провел по меньшей мере короткую вечность.
Что ты делаешь, Маркус? Громкий стук ботинок по плитке заглушает голос здравого смысла, позволяя всецело отдаться разрастающейся панике. Коротко кивая удивлённым медсёстрам, бросаю невнятную отговорку и скрываюсь за дверью своей недавней палаты. Беспорядочный поток вопросов начинает мгновенно шуметь в ушах, ударяя по вискам. Что если они что-то упустили? Что если ровно через два месяца обследование покажет очередную опухоль, как было в прошлый раз? Что если это первая волна землетрясения перед настоящей катастрофой? Нервный движением я скидываю с головы ненавистный кусок ткани, отправляя его на кровать. Нетвёрдым движением я нахожу совсем новый шрам, проводя по нему прохладными подушечками пальцев.
Стоит вернуться обратно. Рвано заглатывая кислород, толкаю дверь в ванную и, останавливаясь перед отражением в зеркале, включаю ледяную воду. Неужели она не понимает? Добровольно соглашается существовать с мыслью, что в любой день всё может повториться? Что это не финальная точка, не забытая глава, а всего лишь белый штрих перед совершенной неизвестностью? Холодный поток бьёт по щекам, когда я слышу хорошо знакомые шаги за спиной. «Чёрт. Неужели так долго?» Спешно закрывая кран, выскакиваю наружу, чтобы столкнуться с явно не понимающей происходящего экспрессией.
I'm fine, I was just... — тыкая пальцем назад, застываю. Что? Проверял канализацию на предмет утерянной книги, упакованной в спортивную сумку в первую очередь? — I'm sorry. You look so happy and I didn't want to ruin it for you. For anyone, — где-то здесь логическая цепочка даёт сбой, отчего я нервозно дергаю шеей и предпринимаю попытку избежать раскопок сути в пустыне бестолкового бреда, творившегося в моей голове. — We can't pretend it never happend, am I right? — уже можно гордиться, что я слишком хорошо знаю человека напротив? Мысленно отрезая себе язык, я негромко выдыхаю и поражённо закрываю глаза. — Am I crazy to say that I... can't let myself be happy? It's like... I know that I don't have cancer anymore and I am supposed to jump and cheer and be even more annoyingly jubilant than I usually am, but I can't. Because every single time I think about letting myself believe that it's over, I keep on remembering what happened the last time I heard that the tumor was gone, — вставая совсем близко, хмурю брови и продолжаю, — And I don't care if it happens again. I've been through that. I just... — беря в ладони лицо Лиллиан, прикусываю кожу на губе, — I don't ever want to leave you.  And if I don't make it, I will eventually leave you. I mean... you can't date someone who is dead, unless you're not into necrophilia, — красноречивое движение бровями, — I am afraid I'll lose you. I know. This is stupid. I'm here and you're here. And everything is fine. No. It's actually great. And yet I am afraid to leave the hospital, because I am afraid to be back, — я чувствую, как на глаза выступает солёная жидкость, отчего издаю поверженный смешок, — And now I am crying! How stupid is this? — ставлю сотку на самую глупую фобию, о которой довелось узнать Лиллиан Буковски.

we're driving toward the morning sun
where all your blood is washed away
. . .

0

5

Я перестаю путаться в бесконечном круговороте переменных и открываю глаза. Просыпаюсь под высоким потолком комнаты, спасшей тысячи обывателей, цена жизни которых колебалась от ничтожной до масштабов мировой значимости. Конечная локация до железной решетки, порог Белого дома, объятия среднестатистической американской семьи – разношерстный список гостей невысокого здания шокировал бы каждого. Что до сегодняшнего дня, заветная комната отдает размеренным дыханием бесценной единицы, поставившей на кон слишком многое. «Marcus Hart, my faith in true love would remain an ephemeral phenomenon without you.» Да только ли это? Наглядное доказательство привитой бабушкой черты не сбегать от трудностей и способностей одного блестящего нейрохирурга. Поменявшееся восприятие хрупких нитей, связывающих существование на Земле с точкой невозврата. При единственной мысли, где в неравном сражении побеждает опухоль, нутро неприятно съеживается. Это был бы совсем иной черно-белый мир, в котором судьба несправедлива, и все обещания Лиллиан Буковски о своей силе воли – не больше, чем выдумка. Мир с безжизненным взглядом на полку с таблетками, оставленными в квартире с двумя собаками перед беззаботным отправлением на тщательно спланированное торжество года. Двадцатая безуспешная попытка оправиться в крепких объятиях бесчисленных окружающих, что сопровождают меня на протяжении самой длинной ночи моей жизни. «But you're not dead.» С громкой мыслью, отдающей в затылке, я просыпаюсь в комнате с белоснежными стенами на белоснежном одеяле, не успевшем высохнуть от слез.
Спустя несколько часов в компании надоедливой мигрени, медсестер, мамы, крайне обеспокоенной видом недавней именинницы, и затянувшейся невозможностью поблагодарить Бога на Земле, я наконец подвожу себя к большому событию на жизненном пути одного бесценного человека. Мысль о катастрофическом опережении событий приходит только тогда, когда едва очнувшаяся фигура по непонятным причинам не принимается исполнять жизнерадостный степ прямо в больничной сорочке. «Отравленные глупым юмором защитные реакции, что может быть лучше вас?» Нервно откладываю стакан, сводя брови на переносице и прогрызая взглядом дыру в лице напротив. Ладонь, одним движением перекрывшая мою, служит еще одним неоспоримым доказательством. «You're gonna be okay, aren't you?» Молниеносная надежда подкрепляется тихим ответом, словно отделяя нас обоих от широкой черной пропасти. — Seriously? — приятный укол в груди становится последним катализатором рвущихся наружу влажных потоков. — Are you joking? Now? God, I adore you so much, — дрожащий голос тут же перекрывается тревожным сигналом. «How do you really feel? How did you feel all that time?»Marc, are you... — стирая с лица приклеенную улыбку, реагирую на неровный тон. — You're not just a joker but a liar! And you're... — игнорирую бесконтрольные уколы в груди и снова изображаю широкую улыбку, прежде чем запасы сил Маркуса подходят к нулевой отметке. — But okay, morphine doesn't lie. And now you rest, sweetheart, — бросаю взгляд на обнадеживающие показатели и спешу поделиться хорошими новостями с остальной частью мира, для которого Маркус Харт – не просто талантливый певец.
His family will be here in a few hours and I'm so glad to catch you for... Thank you, dad. I know I already told you, but I was in tears and out of control, — наблюдая за записью показателей в ставшей родной палате, я заставляю фигуру обратить на себя внимание. — Lily... — перебиваю попытку остановить мысль, не раз прокрученную в подсознании. — The love of my life wouldn't be alive if not for you, — секундная пауза снова передает пульт управления разговором в руки Купера Эванса. — Can I share something with you like... as a friend? — нерешительность в голосе рисует над головой несколько знаков вопроса. — Of course, — не оставляя и секунды на сомнения. Фигура поблизости хмурится, явно собираясь с мыслями. — All these people in the hospital thank me. You, Marc's family, your mom, even people that just... work here. They say I'm a brilliant neurosurgeon, that I'm a hero, but you all don't know some stuff. First of all, I've never been so scared before the surgery. I was going to cut into my daughter's boyfriend's brain and he was in critical condition and I swear God I didn't know if I could help him, — стоит мне предпринять конфронтационные попытки, неуверенный голос, разносящийся по территории палаты, вытягивает указательный палец. — But my insecurity, that's not the point. I know, everything is fine, but if it wasn't my selfishness, it wouldn't have happened. We had to do the surgery earlier, but I didn't want you to... — я не до конца верила своим ушам. Мужчина, который полностью доказал мне существование храбрости, делился со мной своими самыми страшными подозрениями. — Dad... — ведя борьбу с волной мурашек, произношу на несколько тонов выше. — Look, I am sorry about everything you've been through the past days... The past months.
You don't have to! I'm talking about my guilt in...
Please, stop. It doesn't matter, okay? Maybe you're too tired now, but your thoughts are insane. Look at him, — указываю взглядом на умиротворенное лицо. — He is alive, he is fine, and I don't care about my birthday or these circumstances. And I feel sorry for your fear, but you're defenitely not a selfish. People say you're a hero because you really are. You saved him and... for that, I will be forever grateful to you, — секундная пауза и резкая нужда в продолжительном объятии. Если причина многочасового избежания действительно в неоправданном чувстве вины, стоит ли мне искать пути решений в словесном бунте? Миссия «сказать, а потом подумать» порождает новые беспокойные кратеры после своего успешного выступления. — You're right. Maybe I'm too tired and... Forget it. Are you okay? — внутренний облегченный выдох перекликается со слабой улыбкой. — Yes. Moreover, I'm happy. Because of you. And I'm going to bring coffee to the greatest hero in the whole world, — не заботясь о переизбытке эпитетов и  подмигивая причине искренней улыбки, я второпях покидаю палату. Делаю глубокий вдох. Повторное прокручивание последних суток в сознании подводит к столь очевидному, но, в какой-то мере, новому открытию: герои тоже боятся.
Прогулка за кофе оборачивается затяжным диалогом с мамой, парочкой интернов, жаждущих ответа на вопрос «действительно-ли-тот-самый-маркус-харт» лежит в палате на четвертом этаже и нежеланием автомата продать мне шоколадный батончик. Возвращаясь в палату со стаканом, я вовсе не надеюсь встретить там задержавшегося отца, беседующего с человеком, приводящим в восторженный хаос все внутренние механизмы. Недолгая остановка у порога с оценкой приятной панорамы и широкая улыбка. — Well, I leave you in the hands of this lady and Lily, thanks for coffee, — кивая нам обоим, величественный человек в белом халате подхватывает горячую емкость, чтобы секундой спустя удалиться из комнаты. — Hi-i-i, — приближаюсь и молча ликую, заметив превращение оттенка кожи в розовый. — What? — возмущенно вскидывая брови, безоговорочно повинуюсь движению, переносящему мое тело в горизонтальное положение. — Зато ты выиграл все номинации по части подарков. И когда это черный юмор покидал нашу жизнь? — мирясь с возмездием порхающих в животе бабочек, обнимаю фигуру одной рукой.  — How do you feel? — поднимая взгляд на пару ореховых глаз. Я получаю ответ, совпадающий с прогнозами папы. Нам предстоит ни один месяц восстановления, и я собираюсь занять первенство в очереди желающих пройти этот этап вместе с тобой. Казалось бы, для приукрашивания возникшей утопии требуется лишь розовый слон, готовый увезти койку в жвачный мир через окно, но ты придумываешь куда более приятный способ. — I know and I love you too. Too much, — отрываюсь от губ и часто киваю. — And you'd better not hear my vitals. I'm pretty sure they're not okay, — изучая взглядом больничный потолок сквозь призму мерцающих диснеевских светлячков. — … говоря о твоих подарках, — с большой неохотой прерываю затянувшееся молчание. — Думаю, сегодня я почувствовала себя одним целым с твоей семьей, и... Почему они такие невероятные? Я, конечно, знала это с момента знакомства, но... Твоя мама. Я отдала бы многое за то, чтобы стать хоть немного похожей на нее. Она рассказывала детские истории, пока мой отец вскрывал тебе череп. Ту историю с волосами Майи, видел бы ты ее лицо, — слегка поворачиваю голову, не сомневаясь в положительной экспрессии. — Они дико переживали за тебя, особенно Майя – вторая в списке женщин, на кого стоит ровняться. Кстати, скоро они будут здесь, и нам придется попрощаться с этим замечательным убежищем на двоих. Но какая разница? Теперь у нас полно времени. А еще автомат не отдал мне шоколадный батончик, представляешь, — устраиваясь на тесной кровати поудобнее, я перевожу железно устроившуюся в подсознании мысль в фоновый режим. «Всё хорошо. Теперь всё точно будет хорошо.»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
D e s e r t   t o   i c e   f l o w ,   I   w i l l   f o l l o w
W h e r e v e r   y o u   g o ,   I ' m   y o u r   s h a d o w
I ' m   y o u r   s h a d o w

Буду ли я скучать по затянувшимся неделям, за которые переделанная под уютную комнату палата стала мне вторым домом? По разговорам в скайпе перед сном, частыми диалогами с семьей Маркуса, моральной поддержкой при кропотливых физических упражнениях и проверкой тетрадей на больничной койке? Отчасти. Но согласитесь, эта мысль – не для озвучивания вслух. Я лишь к тому, что прилагающиеся к моему существованию атрибуты напрочь всё изменили. Буквально год назад главная проблема выходных заключалась в пролистывании различных методик, онлайн-гонкой за розовыми туфлями с острым носом и выборе достойного бара для одобрения Джорданом. Сегодня я сталкивалась в зеркале с тем лицом, каким меня хотела видеть бабушка. И все благодаря случайной встрече в стенах школы, положивших начало возможному «долго и счастливо».
So did I, — за последний час декорированные Кэти стены превращаются в стандартно-белые, а ворох поднимающих настроение предметов исчезает со столиков, превращая место обитания Маркуса Харта в печальное зрелище. — I hope I didn't leave some notebooks under the bed, — заглядывая под койку, натыкаюсь лишь на одинокий воздушный шар. — Mike's efforts, I'll take it, — ловлю себя на забавной мысли, что из половины подаренного багажа получился бы неплохой стартап для интернет-магазина. Разворот и громкий вздох, сигналящий о полной готовности. — Okay, I owe you a romantic evening with pizza and Guinness like... tomorrow, — ведь все помнят о сюрпризе, который ожидает талантливых певцов в стенах роскошного дома. Улыбка персонала по пути к выходу граничит с успешной пародией на героев «Scrubs», и даже фигура небольшого чучела собаки на стойке регистрации подтверждает удачное сравнение. — Look! It seems alive, — с самой глупой улыбкой на свете я тыкаю замедляющийся объект в плечо. Повторный разворот. Наблюдая за отдаляющейся точкой, рисую в голове новые вопросительные знаки. «Something's wrong?» Гримаса сходит на нет с повторным прокручиванием последних событий. Не думаю, что мне стоит волноваться. Ведь не стоит?
Минутная посиделка на коридорном стуле лишь подтверждает теорию о необоснованном эмоциональном побеге. Торопливым шагом я возвращаюсь в место, с которым мысленно навсегда попрощалась, чтобы столкнуться с оставленным на койке предметом одежды, с недавних пор заменяющим бесчисленные повязки. «There's something I'm missing, right?» Marc? — выбирая самую минимальную громкость. Резкое появление создает эффект широких глаз, и я мешкаю в попытках подбора правильной улыбки, пока слышу не менее резкое заявление, ставящее в больший тупик. — I'm afraid we can't, — теряюсь в собственных ощущениях и запрещаю неадекватно-мрачной фантазии вырваться наружу до завершения мысли. Встаю перед реальностью, где человек, в третий раз избежавший прогулки со смертью, находит весомую почву для сомнений. И почему я не догадалась? Почему не задумалась о ненадобности восприятия розовой реальности с единорогами, как должного? Мысли путаются по мере твоего признания, и я понятия не имею, почему в круговороте успешного восстановления и блестящих открыток не оставила места для черных пробелов, в которые мог угодить кто угодно. Скопившиеся в уголках глаз слезы бросают бешеное сердце в ближайший обрыв, и я чувствую острую необходимость в моментальной поддержке. — Hey, look, — сводя брови на переносице, трачу все силы на сборы с мыслями и крепко обвиваю руками фигуру напротив. Затянувшаяся пауза отдает волной неприятных мурашек. Скажешь, что все будет хорошо? Что причины переживать – бестолковая выходка больного воображения? — It's not stupid, okay? — наконец, вспомнив о фундаментальных значениях самоконтроля, опускаю фоновую тревогу и делаю глубокий вдох. — Just... I mean you had a brain cancer. Look, what you went through that night and all these years... I can't even imagine. Your tumors appeared like spring flowers appear and trust me, there's a huge explanation for your feelings, — старые как мир попытки стереть грусть с чужого лица все еще колеблются на неутешительном уровне. — But, seriously, I am supposed to be afraid in case you fell in love with me just because of the tumor, — нелепый смешок. Когда-нибудь серьезные разговоры не будут напичканы фразами королей юмора. Где-нибудь в противоположном конце планеты, и точно не с нами. — Kidding, um... I'm trying to say you're one of the strongest persons I've ever known. Look at you. You screwed your disease, you look just perfect, every single person thinks you're the happiest and the most successful man in the world, and you know what? You have every right to be afraid, tired or exhausted and it's not stupid. It's normal. And if you're not ready to be back, take all the time you need and one day things just... will be back to normal. I'm here for you and you know that you can share your monsters under the bed with me, right? So I suggest we go home to Penny Lane and Bogart and start thinking about how we're gonna play this under the covers, — не отрывая от тебя уверенного взгляда. По традиции жанра я справляюсь с внутренней паникой, предлагая тебе еще не одну разгадку подсознательных головоломок; совместные рассветы перед раздражающим звонком по периметру судьбоносных школьных стен, незабываемое лето под палящим солнцем, неуместные шутки за семейными обедами и тщательно подобранные подарки ко дню Влюбленных. Переворачивая запятнанную больничной палатой страницу, я предлагаю тебе ближайшую вечность.

0

6

«why, i can't tell you. you don't - you can't - you can't explain now what's going on in your brain. you can't tell somebody how - wha-what's happening, what's going on in your - i can't.» // «why don't you just try?»
Люди, однажды столкнувшиеся с неприглядной правдой конечности всего, всегда выделялись из толпы. Возможно, не так очевидно для счастливчиков, пребывающих в эйфорическом ощущении молодого бессмертия, но не для меня. Вспыхивая, они отходили быстрей; будто не замечая наступающих на ноги пассажиров в метро, улыбались шире и радовались, как маленькие дети, то и дело вызывая укоризненные взгляды хмурых прохожих. Чаще звонили первыми и чаще вытаскивали себя из кровати, цепляясь за каждый день, как за возможность, а не пытку.
Я видел это в Лиллиан Буковски, когда заброшенный в дальний угол мобильник напоминал о себе новым входящим сообщением. Видел, когда на моё беспомощное молчание находились её уверенная фраза, её твёрдый стук в дверь, рисующий на одиноком коконе узор из трещин, готовых вот-вот разбить его на осколки. Ещё не услышав историю девочки из детского дома, я знал, что был воплощением её ночного кошмара, и всё же я остался.
Стоя посреди больничной палаты, распинаясь о своих монстрах под кроватью, едва ли я мог представить себе иную реальность, где Маркус Харт не услышал ни единого слова, сотрясавшего укромные стены квартиры февральским вечером, кажущегося непомерно далеким от сегодняшнего дня. Все мои попытки похоронить себя раньше срока, спрятаться от всего мира, отталкивая всякий шанс на, возможно, короткое, но счастливое «пока смерть не разлучит нас», выглядели бестолковой игрой в прятки от судьбы. И от Лиллиан Буковски, способной её изменить незначительным согласием поесть мороженого.
Встретив её, я перестал заглядывать в календарь. С новым запалом хватался за каждую минуту, лишь изредка позволяя второплановому эху вспоминать о сроках, отведённых слабому телу. И больше всего на свете я надеялся, что когда-нибудь проснусь и не увижу обведённых дат операций и недель химиотерапии, не услышу звонка Майи с напоминанием о встрече с очередным доктором и, если очень повезёт, получу больше, чем девять месяцев, проведённых в компании девушки моей мечты. Я думал: вот он, тот момент, когда силки тревоги, преследующей тенью, треснут по швам, позволяя дышать без лишней скованности. Но когда момент пришёл, они стали только уже.
Стоя посреди больничной палаты, постепенно возвращая черты человека, с которым Лиллиан привыкла просыпаться по утрам, я не знал как вновь делать повседневные вещи. Заваривать кофе, не чувствуя сопутствующей лекарствам тошноты. Не думать о том, что любое неудачное движение может спровоцировать разрыв аневризмы. Неожиданно, имеющее чёткие границы будущее, оказалось расплывчатой неизвестностью, превращающей меня в настоящего параноика, непригодного к исправному функционированию.
Okay, — произношу совсем тихо, подкрепляя шёпот несмелой улыбкой. Конечно, глупо, Лиллиан, о чём ты? Но упрямый взгляд навстречу слишком мне знаком, чтобы попытаться сопротивляться. Мне ни один раз доводилось видеть его в действии, и стоит ли говорить, что ни одно из этих воспоминаний не содержит очков в мою пользу? Перебирая прохладные пальцы в своей руке, я невольно хмурюсь. — Yeah, and your father has cut out all of my feelings for you with his own hands. What a horrible dad you have, — не сдерживая мгновенно поднимающихся вверх уголков губ и вырывающегося наружу смешка, красноречиво закатываю глаза. Стремящееся наружу отрицание даёт о себе знать, когда в мою сторону летит чересчур громкое определение для кого-то, кто решил поселиться в больнице навсегда, лишь бы не сталкиваться с внешним миром. Морща нос, я хмыкаю, но всё же не произношу не звука до тех пор, пока к списку комплиментов не прибавляется сверкающая лысиной наружность. — You are blinded by your feelings, woman, — проговариваю совсем негромко, не собираясь перебивать поток слов. Пускай рыжеволосая учительница пребывает в вызванном любовной эйфорией бреду, я совсем не против.
Тыльной стороной ладони я вытираю остатки перелившихся через край эмоций и пускаю на лицо тёплую улыбку, идущую в разрез с происходящим на территории сознания. Ты ошибаешься, Лиллиан. Ты так убеждённо говоришь о моёй внутренней силе, о мифическом борце Маркусе Харте, стоически перенесшим все испытания, словно забыла о месяцах, когда тот же самый Маркус Харт не находил в себе смелости открыть тебе правду. Возможно, столкнись ты со мной годом раньше, и я бы даже не смог признать, что наша встреча имела хоть какую-то значимость. Казалось бы, я далёк от потерявшего всякий смысл к существованию образа, закопанного глубоко в прошлом. Но стоит мне оказаться наедине с собственными демонами, и я вижу как он прорезается на поверхность с неоспоримой ясностью. Такой же испуганный жизнью, готовый прятаться от неё по углам госпиталя или в чужих постелях – не велика разница. Смотря в своё отражение, я сталкиваюсь отголосками забытого потерянного взгляда, готового сделать что угодно, лишь бы ненадолго очнуться от душевного оцепенения. Присмотреться получше, и передо мной тот самый призрак, который я надеялся не увидеть никогда. За исключением одной переменной, и в ней ты права.
Right, — я не замечаю, как сжимаю твою ладонь чуть сильней, кивая в такт успокаивающему родному голосу. Разогнавшийся пульс усмиряет бег. Удар. Удар. Я упускаю мгновение, когда перестаю задыхаться кислородом. Удар. Несмотря на всё ещё бушующий против услышанного разум, коротко киваю. — I don't know what I would've done without you, — с редким тоном не подкреплённой хохотом серьёзности, я ступаю в сторону кровати, чтобы забрать выброшенный в порыве нервного припадка атрибут жертв преждевременной потери волос. Аккуратно натягивая шапку на законное место, сжимаю губы и разворачиваюсь к тебе всем корпуском. — You're right. We'll figure it out, — шаг навстречу, и я спешу взять тебя за руку, чтобы попрощаться с помещением, в котором не готов проводить ни секунды больше. — Together, — что бы ты там ни думала, Лиллиан Буковски, но ты и есть мой «пятый персонаж». Агент перемен, без которого я бы продолжил цикл от стремления жить до ужаса перед этим стремлением. Театральная постановка прилипшей улыбки – вовсе не доказательство силы духа, а аляпистое проявление заботы к тем, кому и без того достаточно груза своих страхов, чтобы добавлять к ним мои. Достаточно копнуть глубже, и я готов усомниться в том, что дожил бы до оглашения полного выздоровления, если бы не ты. А ведь я обещал себе не верить в глупости вроде судьбы и верховного плана, предначертанного нам вопреки всему. Но чувствуя прилив уверенности от переплетающихся с моими тонких пальцев, у меня не остаётся аргументов, чтобы отрицать очевидное. — Thank you, — наклоняясь к твоему виску, оставляю короткий поцелуй. Сомневаюсь, что тебе нужны объяснения моей благодарности, потому я оживлённым движением расправляю плечи и резко меняюсь в лице. — I bet Penny Lane won't even come out to me. She's gonna pretend that I'm the worst person on this planet who abandoned her, — принимаюсь тараторить с привычной беззаботностью. Будто вовсе не я приоткрывал тайники далеко не цельной души несколько минут назад. — Women, — качая головой и сжимая рот в тонкую полоску, тут же добавляю, — But at least I have Boggart. And you! In fact, I have never seen you being mad at me. You should throw me a crisis someday. No, really. I'm starting to feel like I am the drama queen of our relationship and you are the wise partner who puts up with all of my crap, — заливаясь громким смехом, слегка толкаю Лиллиан в плечо. За спиной остаются двери больницы, и я пропускаю момент, когда один из узелков в сетях спутанных мыслей развязывается, позволяя сделать первый свободный вдох грудью.

you were the light that is blinding me
you're the anchor that I tie to my brain

' c a u s e   w h e n   i t   f e e l s   l i k e   i ' m   l o s t   a t   s e a
you're the song I sing again and again

Прислонившись к проёму, ведущему на кухне, я не сдерживаю улыбки наблюдая за оживлённой беседой моей матери и Лиллиан и, пользуясь обоюдной поглощенностью разговором, мне удаётся улизнуть на улицу без обеспокоенной несвойственным стремлением к одиночеству компании. Наперевес с бокалом красного вина, разрешённого главным блюстителем врачебных предписаний, я останавливаюсь в глубине сада, всё ещё слыша эхо голосов, вылетающих из раскрытых настежь окон. Небольшой глоток. Оказываясь наедине с тщательно сдерживаемыми идеями больного рассудка, я наконец позволяю главному вопросу всплыть из глубин подсознания.
«Are you okay?» К своему удивлению, я не нахожу в себе утренних приливов истерики, как и не нахожу ледяного оцепенения перед обыденным. Всплеск звонкого хохота приятно бьёт по ушам, разливаясь по обширной территории родительского дома. Ни намёка на чувство непричастности, ни единого сомнения в том, что происходящее – не проглянувший сквозь грозу луч солнца, а новая страница повседневности, к которой не потребовалось привыкать. «I guess I am.» Оглядываясь вокруг, словно прощаясь с коротким приступом интроверсии, я шагаю в обратном направлении прежде, чем пропажа виновника семейного праздника станет слишком заметной.
Can I get my girlfriend back? — появляясь за спинами женской компании, допиваю бокал и отправляю его на столешницу, обнимая Лиллиан сзади. — It's not that I am not happy that you two are getting along, but Lillian has school tomorrow and... — я не успеваю договорить, как на лицо Анны Харт окрашивается в хитрую ухмылку, явно державшую свечку над нашей кроватью тридцатого декабря.
Should I bring the bedclothes to your room? — в такие мгновения я понимаю в кого у детей семейства Харт нездоровый юмор.
No, thanks, mum. I think the guest house will make the deal, — поворачиваясь на Лиллиан, добавляю чуть тише, — Unless you want to feel yourself on a school sleepover, — с родительской спальней за тонкой стеной.
All right, kids. I'll go get you everything, — силуэт женщины скрывается в коридоре, оставляя две фигуры наедине.
Kids, — отпуская талию девушки, я тянусь к оставленному бокалу матери, надеясь, что Майя занята сном Майкла больше, чем моим здоровьем. — She's in love with you. Well, I'm not surprised. Who wouldn't be? You have them all, — делая глоток, довольно улыбаюсь. — Did I say that we have a swimming pool behind the guest house? — изображая отстранённость от намёка, выглядываю в окно и тут же возвращаю взор на Лиллиан, — Just sayin', — многозначительное движение бровями, следом за которым комната заполняется звонким смехом.

B r i n g   m e   s o m e   h o p e
B y   w a n d e r i n g   i n t o   m y   m i n d
S o m e t h i n g   t o   h o l d   o n t o
M o r n i n g ,  n o o n ,  d a y ,  o r   n i g h t

Если бы только людям была дана возможность приоткрывать завесу будущего. Я бы не стал обрушивать на Лиллиан волну переполняющих меня страхов; их бы просто не было. Конечно, человек, находящийся на кухне родного дома в тот вечер, не имел ни малейшего понятия, что боялся вовсе не жизни с её поворотами на сто восемьдесят градусов и излюбленным колебанием синусоиды. Не отдавая себе отсчёта, он по-детски пытался услышать доказательство, получить твёрдую уверенность, что на этот раз «навсегда» было не словом, данным на школьной скамье. Ведь если семь лет оказались отпущенными по ветру пустыми клятвами, где гарантия, что посчитанные на пальцах рук месяцы были не очередной шуткой гормонов и принципов? Нигде, но сталкиваясь с исполненным уверенности взглядом Лиллиан Буковски, никто бы не стал сомневаться в обратном значении её слов. Лишь оглядываясь назад, я понимаю: спустя столько лет, я окончательно и бесповоротно доверился человеку, не имея никаких обещаний от мироздания, кроме неожиданной веры в волю Вселенной и переливающегося через край чувства. И ближайшая вечность уже не казалась мне такой невозможной для кого-то, кто знал только прощания и растворяющиеся в дверных проёмах спины.

0


Вы здесь » LIKE A PROMISE » MARCUS AND LILLIAN » if my life is like the dust


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно