I K N O W T H E N I G H T W I L L T U R N T O G R A Y
I K N O W T H E S T A R S W I L L S T A R T T O F A D E
W H E N A L L T H E D A R K N E S S F A D E S A W A Y
W E H A D T O S T E A L H I M F R O M H I S F A T E
S O H E C O U L D S E E A N O T H E R D A Y
Я никогда не позволял себе быть откровенным до конца. Ещё будучи ребёнком, услышавшим сбивчивые всхлипы матери, доносящиеся из гостиной, я запечатал испуганного мальчишку глубоко внутри, дав негласное обещание никогда не выпускать его наружу. Что бы ни случилось. Сквозь долгие годы я пронёс эту клятву, всякий раз улыбаясь в тридцать два, стоило результатам анализов показать очередное ухудшение. Всё будет хорошо. Я обязательно поправлюсь. Это не конец. Я повторял заученные фразы как мантру, пытаясь разогнать серые тучи, сгущавшиеся над семьёй, и постепенно верил собственным словам. Дважды я выходил из дверей госпиталя, чувствуя как гниющий ком страха в солнечном сплетении растворялся, давая сделать раскованный вдох полными лёгкими. Дважды призрачные прогнозы выздоровления превращались в осязаемую действительность, раздувая на своём пути остатки сомнений. Дважды. Но даже самая твёрдая уверенность может себя исчерпать.
Я никогда не позволял себе быть откровенным до конца и две недели назад нарушил детское обещание. Смотря в дружелюбную россыпь морщинок на лице Купера Эванса, впервые за двадцать лет я произнёс вслух то, что жило во мне годами.
«Я не могу согласиться операцию. Только не так скоро. Купер... ты ведь сам понимаешь, что будет, если я не переживу её? Мне нужны эти две недели. Нужны,» — знаете, существует негласное обязательство всех тяжело больных спасать своих близких от самих себя. Они стараются не жаловаться лишний раз, живут так, словно ничего не происходит, и ежедневные приёмы таблеток – обычный ритуал, не стоящий предельного внимания. И ни в коем случае не произносят громыхающего в тишине «а что если», не покидающего шепчущие мысли даже в самые счастливые дни. Я должен был согласиться. Исполненный непоколебимой верой в успех, я должен был подписать бумаги и лечь под нож, не хватаясь за каждый час, словно он был последним. Но только не в этот раз.
С той самой злосчастной секунды, когда в душащих стенах кабинета прозвучал знакомый слуху диагноз, я незаметно для самого себя перестал верить в то, что у меня ещё есть шанс не провести свой последний день под пристальным надзором ставшего непозволительно родным персонала больницы. Теория вероятности не врала: никто ещё не покупал выигрышный лотерейный билет трижды. И оттого липкий страх перед утекающими сквозь пальцы минутами заставил меня вымаливать ещё немного. Ещё несколько встреченных в мятой постели рассветов; пару приступов смеха рыжеволосой учительницы, явно не справляющейся с безумием собственного парня; один единственный её день рождения.
— Hey, — я едва ли слышал себя, всеми силами всматриваясь в измотанное лицо напротив. Не успевая расслышать спутанные мысли, не имея возможности уцепиться за спасительную идею: «I'm not dead.» — What? — ни звука. Будто на голосовые связки поставили глушащее устройство, не оставив никаких альтернатив, кроме беспорядочных движений губами. Взгляд не сразу фокусируется на предмете, спешно летящем в сторону моего носа, заставляя меня щурится и хмурить брови. Вода? Точно. Вода. И не рассчитанные силы на глоток тут же дают результат в виде хриплого кашля. «I sound like a grandfather on a death bed.» Я вновь поднимаю глаза на Лиллиан в надежде, что на этот раз организм не подведёт меня, однако вместо собственной речи, слышу лишь дрожащий тон девушки. «Am I okay?» Передо мной мелькает картинка из супермаркета, отзываясь эхом в сознании: «С вами всё в порядке?» Звон стекла. Удары в ушах. Темнота. — Lily, — подобие возгласа больше напоминает прорезающийся сквозь плотный ком звук. Невнятным нервным движением я дергаю ладонью в сторону прохладной руки на моей щеке, хватаясь за неё, будто за единственное правдивое доказательство реальности происходящего. — I guess... I am, — вызванные светом слезы перестают притуплять зрение, позволяя окинуть помещение быстрым взором. — I'm okay. I'm fine. As long as your father didn't sew my ears to my forehead, — находя в себе силы сжать пальцы сильней, словно расцепи я их сейчас, и всё обернётся больной иллюзией умирающего мозга. — How long was I, — веки бесконтрольно закрываются, — How long was? — грудной хрип явного неодобрения несвязных предложений. Усилием справляясь с упорным желанием тела уснуть, опять шепчу. — I'll just wait for them with my eyes closed. Did I say thay you look beautiful? I feel like I didn't. So... here you go. You look beautiful, — последнее, что я различаю, прежде чем пищание приборов и неровное дыхание Лиллиан растворяются в ударах сердца, так это собственное бормотание сквозь подступающий сон.
Когда я во второй раз открываю глаза, вместо Лили на меня смотрит улыбчивая версия моего лечащего врача, явно довольная результатом своего вмешательства. И спустя четверть часа, будучи в состоянии запоминать информацию больше чем на несколько минут, я получаю краткую экскурсию по своей попытке оказаться на том свете, не предупредив лучшего нейрохирурга, которого видела эта земля. Единственное, на что я прерываю красочный рассказ, вопрос о местонахождении Лиллиан Буковски, как оказалось, говорившей со мной несколько часов назад.
— I didn't say something weird, did I? God, I don't remember anything, — игнорируя тычки палкой Купера на предмет неисправного фунционирования головы, я пытался утихомирить разогнавшийся орган в груди, готовый выпрыгнуть наружу. Чёрт возьми, Маркус Харт, ты ведь чуть не попрощался с миром в день рождения своей девушки. Лучше бы твои первые слова были клятвой в вечной любви, потому что всё остальное явно не дотягивало до искупающего вину жеста. — Come on, would I be able to do this, if I wasn't fine? — слишком оживлённо скорченная гримаса отзывается острой болью по периметру черепа. — Fuck, I have this strange feeling like someone have cut my brain open, — хватаясь ладонью за бинты, издаю кряхтение, издалека напоминающее смех. И тут же жалею об этом, потому что опция избавления от раковой опухоли не включает в себя моментальное возвращение в привычное состояние.
— Because I just did, so do me a favour and follow the light, — останавливающийся в дверях шаг уничтожает последние надежды на смирного пациента, но я не слышу тяжелого вздоха и заключительного вердикта Купера. Прикованный к силуэту в дверном проёме, нелепо улыбаюсь и машинально дёргаю бинт на голове чуть ниже. Вряд ли это поможет, и несмотря на то, что у меня нет ни единого сомнения на счёт безразличия Лиллиан к плачевному внешнему виду, нелепое неуютное ощущение не соглашается уйти на задний план.
— Hi, — не опуская уголков губ, провожаю взором движение девушки до постели и тут же приподнимаюсь на локтях. — I'm sorry I fell asleep, — виновато морща нос, настойчиво тяну Лиллиан на явно худшую кровать, в которой ей придётся находиться со мной. — И выиграл конкурс самых неудачных сюрпризов на день рождения, — убирая волосы и останавливая ладонь позади шеи, неуверенно хмурюсь, — Not to soon for stupid jokes? — провожу большим пальцем по щеке и утыкаюсь лбом в лоб, рвано вдыхая от резонирующей по всему периметру черепа боли. — It's nothing, really. Just my head acting like and old casserole, — поднимая веки, встречаюсь глазами убедительным прямым взглядом, начинающим бегать от зрачка к зрачку. — I love you, Lillian Bukowski, you know that, right? — если одеяло хоть как-то спасало бестолковое сердце от разоблачения, то монитор с подпрыгнувшим пульсом не собирался участвовать в утаивании фактов. Ненадолго сокращаю расстояние между губами и отстраняясь негромко хмыкаю. — I mean... they can't lie, — кивая в сторону многочисленных экранов, возвращаю самодовольную ухмылку и ненадолго замолкаю. Казалось бы, что может быть проще, чем произнести вертящуюся на кончике языка констатацию неожиданно счастливой реальности, в которую я так боялся верить? Похожее на выдох облегчения «the tumor is gone» сталкивается с преградой в виде зарождающейся паранойи, едва различимой на фоне трепета в грудной клетке. Почему я не могу радоваться? Как в прошлый раз отпустить бестолковую шутку и перевернуть страницу, не заляпанную ночными бунтами организма и затяжными мигренями? Наверное, в глубине души я знаю ответ, но запуская пальцы в рыжую копну волос, это последнее, о чём я хочу думать.
T H E N I C R A C K E D O P E N M Y B O X
S O M E O N E M U S T H A V E P I C K E D T H E L O C K
A L I T T L E L I G H T R E V E A L E D T H E S P O T
W H E R E M Y F I N G E R N A I L S H A D F O U G H T
Несмотря на очнувшееся сознание, непослушное тело превращает день в череду пробуждений между визитами семьи, и под вечер палата наполняется раскиданными по полкам кусочками дома. Явно превышающая вместительность моего желудка коробка с домашними кексами от матери. Самодельная открытка от Майкла, сделанная под присмотром Кэйтлин. Томик Джорджа Оруэлла, который, по всей вероятности, отец счёл достойным способом протянуть бесконечные часы до выписки. И ни единого намёка на человека, решившего спрятаться в лабиринтах судебного здания, кроме короткой сводки от родителей, что Майя Харт вышла в своём самом строгом костюме рано утром и с тех пор звонила каждый час, осведомляясь о моём состоянии.
— Не уснул ещё? — слегка охрипший голос выдаёт бессонную ночь и явно тяжёлое дело, на котором, надо полагать, моя сестра не могла сосредоточиться из-за каши в голове. Торопясь, я поворачиваюсь к ней и тут же встречаюсь глазами с затёртыми кадрами детства. Передо мной маленькая девочка с осунувшимся от слёз и усталости лицом. Вместо длинных прядей – чуть прикрывающие уши локоны и длинный рассказ мамы о том, что она убежала в ванную и отстригла свою косу, чтобы спасти брата от пожизненной лысины.
— Тебе очень идёт, но... ты ведь помнишь, что они отрастают? — негромкий смешок, перемешивающийся с цоканьем каблуков по блестящему полу. Перед моим носом падает пакет, из которого выглядывает коробка с картошкой фри.
— Мистеру Эвансу это не понравится, но кому какая разница? — я сажусь по-турецки, освобождая большую часть постели для сестры, вручающей мне контрабанду из Бургер Кинга. — Я подумала, что тебе понадобится парик. А то Лиллиан увидит какой ты страшненький и бросит тебя, — секундная пауза, — Бросит... конечно. Про неё даже шутить не смешно. На самом деле они ужасно мешались весь день, вот я и... прилягу, ты не против? — отставляя в сторону пакет, вытягиваю колени, служащие Майе подушкой. — Как ты себя чувствуешь?
— Сказали, что жить буду. А ты разве не знаешь? — на минуту в комнате повисает тишина, поздней сменяясь едва различимым хлюпанием носа, уткнувшегося в мою ногу. Нечёткое «знаю» доносится из одеяла, пока я провожу ладонью по новой стрижке. Взгляд врезается в хрупкие плечи, дрожащие и оттого делающие Майю совсем беспомощной. Сколько ещё раз ей придётся задерживать дыхание на бесконечно тянущиеся сутки, прежде чем в один день врачи выдадут смертный приговор? Сколько ещё раз я проснусь в этой кровати, чтобы узнать об удачной проведённой операции? Я должен видеть свет в конце тоннеля, я должен кричать спасибо небесам за очередной шанс, однако вместо обещанной лёгкости всё нутро обволакивает липкой дымкой беспричинной тревоги.
— What if I tell you that I am ready to marry her like... today? Is it me or the cancer that is no longer in my brain speaking? — Майя откладывает успевший остыть бургер и уставляется мне в душу ещё красными глазами.
— You do understand that I'm the worst advisor on this one? I don't know. Will she freak out if you ask? She stayed with you despite everything, so... — грудное недовольство бесконтрольно вырывается наружу, и я откидываюсь на подушки, уставляясь в потолок.
— She freaked out when I said that I loved her the very first time, — бубню, прикрывая веки.
— I don't know big brother. Give you two some time to recover. It's not like she's running away. Like ever. I'm sorry, but this girl's loyalty freaks me out, — Майя останавливается, чтобы неожиданно затараторить сквозь ехидное хихикание, — Although, it might change when we take off your bandages, — увы, согнувшись от самодовольного смеха, никто не видит гневного прищура, нацеленного на сжигание собеседников.
— You know what? Fuck you. I'm trying to be serious! It's not even funny! — давясь последним словом, опровергаю негодующий возглас. Наверное, она права. «We have all the time in the world, right?» Но почему мне так не кажется?
. . . and then I asked them am I alive and well or am I dreaming dead? . . .
Поправляя ставшую незаменимой шапку, окидываю палату ищущим взглядом ещё раз. Дергаю сумкой в руке, убеждаясь, что она всё также на месте. Шлепок по левому карману. Телефон. Шлепок по правому карману. Бумажник.
— Вроде ничего не забыл, — оборачиваясь на рыжеволосую учительницу, дергаю уголками губ вверх, так и не сдвинувшись в сторону выхода. Потребовались недюжинные усилия, чтобы убедить ощутимо обширную семью Хартов не провожать нас до квартиры, и только клятва на крови поужинать сегодня вместе утихомирила особо рвущихся. Неестественный вдох. Дергая плечами в притворной лёгкости, я шагаю навстречу Лиллиан, беря её за руку. Последний оборот через плечо. — God, I want a huge pizza. Or a hot dog. I won't miss the hospital food, — проходя мимо стойки медсестёр, в последний раз благодарю и тут же поворачиваюсь к Лили, — And they won't miss me, — подавляя злостный смех, прокручиваю в голове картины уставляющихся на меня блюдец ужаса жертв моих театральных криков боли, стоило кому-то приблизиться с иглой. Затыкая беспочвенную истерику, я умудряюсь дойти до коридора, ведущего к парковке, когда резко останавливаюсь и, кидая сумку на кресла ожидания, проговариваю. — I think I forgot George in the nightstand, — не дожидаясь комментария, тут же пропадаю в направлении кровати, на которой провел по меньшей мере короткую вечность.
Что ты делаешь, Маркус? Громкий стук ботинок по плитке заглушает голос здравого смысла, позволяя всецело отдаться разрастающейся панике. Коротко кивая удивлённым медсёстрам, бросаю невнятную отговорку и скрываюсь за дверью своей недавней палаты. Беспорядочный поток вопросов начинает мгновенно шуметь в ушах, ударяя по вискам. Что если они что-то упустили? Что если ровно через два месяца обследование покажет очередную опухоль, как было в прошлый раз? Что если это первая волна землетрясения перед настоящей катастрофой? Нервный движением я скидываю с головы ненавистный кусок ткани, отправляя его на кровать. Нетвёрдым движением я нахожу совсем новый шрам, проводя по нему прохладными подушечками пальцев.
Стоит вернуться обратно. Рвано заглатывая кислород, толкаю дверь в ванную и, останавливаясь перед отражением в зеркале, включаю ледяную воду. Неужели она не понимает? Добровольно соглашается существовать с мыслью, что в любой день всё может повториться? Что это не финальная точка, не забытая глава, а всего лишь белый штрих перед совершенной неизвестностью? Холодный поток бьёт по щекам, когда я слышу хорошо знакомые шаги за спиной. «Чёрт. Неужели так долго?» Спешно закрывая кран, выскакиваю наружу, чтобы столкнуться с явно не понимающей происходящего экспрессией.
— I'm fine, I was just... — тыкая пальцем назад, застываю. Что? Проверял канализацию на предмет утерянной книги, упакованной в спортивную сумку в первую очередь? — I'm sorry. You look so happy and I didn't want to ruin it for you. For anyone, — где-то здесь логическая цепочка даёт сбой, отчего я нервозно дергаю шеей и предпринимаю попытку избежать раскопок сути в пустыне бестолкового бреда, творившегося в моей голове. — We can't pretend it never happend, am I right? — уже можно гордиться, что я слишком хорошо знаю человека напротив? Мысленно отрезая себе язык, я негромко выдыхаю и поражённо закрываю глаза. — Am I crazy to say that I... can't let myself be happy? It's like... I know that I don't have cancer anymore and I am supposed to jump and cheer and be even more annoyingly jubilant than I usually am, but I can't. Because every single time I think about letting myself believe that it's over, I keep on remembering what happened the last time I heard that the tumor was gone, — вставая совсем близко, хмурю брови и продолжаю, — And I don't care if it happens again. I've been through that. I just... — беря в ладони лицо Лиллиан, прикусываю кожу на губе, — I don't ever want to leave you. And if I don't make it, I will eventually leave you. I mean... you can't date someone who is dead, unless you're not into necrophilia, — красноречивое движение бровями, — I am afraid I'll lose you. I know. This is stupid. I'm here and you're here. And everything is fine. No. It's actually great. And yet I am afraid to leave the hospital, because I am afraid to be back, — я чувствую, как на глаза выступает солёная жидкость, отчего издаю поверженный смешок, — And now I am crying! How stupid is this? — ставлю сотку на самую глупую фобию, о которой довелось узнать Лиллиан Буковски.
we're driving toward the morning sun
where all your blood is washed away
. . .